Ленка стояла в прихожей и осматривала себя в большом зеркале. Ни дать ни взять — светская львица: вечерний наряд, скромный, но изысканный макияж, такие же украшения.

— Ладно, — сказала она, — надеюсь, отказ от шикарного мероприятия будет компенсирован желанным звонком…

Зазвонил телефон. Это было такси.

— Ключи! — Она достала из ящика комода связку. — Меня не жди. Ложись спать. Чмок! — И сестрица упорхнула, оставив за собой шлейф каких-то новых духов.

Анна вышла на балкон.

Проводила взглядом Ленкино такси и вспомнила утро: выйдя во двор, Лев помахал Анне, сел в машину, захлопнул дверь, выставил левую руку в окно и помахивал ею, выезжая из двора, пока не скрылся в арке.

Почему же он не звонит? Работа? Но уже поздно… Хотя работы разные бывают — Ленка вон тоже на работе.

Ленка… Ей работа — и муж, и дитя. И средство передвижения по миру. Самолет — как второй дом… нет, третий, второй — Италия. На родном языке уже с акцентом говорит…

Да, языки — это у них потомственное. А вот с семейной жизнью — не в пример предкам — не заладилось. Первый безоблачный брак Анны закончился через одиннадцать лет никому не понятным тихим разводом, второй — трагедией. Ленка вышла замуж на третьем курсе, а на четвертом развелась, напрочь разочаровавшись и в мужчинах, и в браке как таковом. В свои тридцать восемь выглядит как минимум на десять лет моложе и, похоже, ни о чем не жалеет и о большем не мечтает. Денег не копит — оставлять некому, транжирит все на себя, на сестру, да на вот эту квартиру…

Телефон. У Анны забилось сердце.

— Да?

— Ау-у. Ты уже одна?

— А… откуда ты знаешь?

В трубке явное замешательство.

— А ты разве мне не говорила?

А разве говорила? Анна и не знала ничего о Ленкиных планах на вечер.

— Нет… не говорила.

— Правда? Значит, телепатия… Или нет, материализация желаний… Знаешь, когда чего-то очень сильно хочешь… — Он говорил, а Анна перестала ему верить.

Ей стало нехорошо. Лев, замолчи! Ты скверно играешь! Разве ты не понимаешь этого? Лучше положи трубку…

— Ау! Что ты молчишь?

— Думаю.

— О чем?

— Да так…

— А что с голосом?.. Может, мне перезвонить завтра?

— Хорошо.

Повисла тягучая пауза. Анна слышала дыхание в трубке. Казалось, от него веет холодом.

Она застыла без сил, без воли, словно жизнь снова решила оставить ее.

— Ну что ж, прекрасно… До завтра?

— До завтра.

Опять пауза. Анна не любила первой класть трубку, но еще больше не любила телефонных молчанок. Сделав над собой усилие, она нажала на кнопку отбоя.

Она ждала. Лев должен снова набрать ее номер!

Что вообще произошло?..

И впрямь, что произошло? Он откуда-то узнал, что Ленки нет дома… И что? Само по себе это не трагедия, мало ли откуда… Но откуда?! Хорошо, сказал бы, что знает… а он начал врать. Зачем такие отношения, которые начинаются с фальши?..

Пела Шадэ. Но Анне не хотелось слушать о чужой печали, ее глодала своя.

Она нажала на пульт, огоньки мигнули и погасли. Только электронный хронометр настойчиво и безрезультатно делил часы на минуты — 22:02… 22:02… 22:03… — словно задавая ритм новым строчкам, рождающимся в голове:

Упрямого рта

с изломом черта —

росчерк шального пера…

Улыбка — струна,

усмешка — волна,

забавна его игра.

Улыбки струну чуть натяну —

и зазвучит твой смех,

к волне припаду

и в ней пропаду,

искупая свой грех.

Грех мой большой —

кривила душой,

«люблю» говорив вчера.

Любила лишь ту

с изломом черту —

росчерк шального пера…

«А говорила ли я «люблю»? Не помню… А он? Да… утром… под душем. Нет, раньше еще — ночью, когда был грозой…»

У Анны поплыло в голове, губы растянулись в улыбке, а на глаза навернулись горькие слезы.

Говорила же, лучше не расслабляться…

Раздался звонок в прихожей. Кто это в такое время? Для Ленки рано, и она с ключами… А к Анне уже давно никто без предупреждения не ходит.

Она подошла к двери и прислушалась. Глазка не было, поскольку в этом доме подглядывание за кем бы то ни было и с какой бы то ни было целью считалось неприличным и оскорбляло недоверием человека, позвонившего в дверь и еще ничем это недоверие не заслужившего. Впрочем, подслушивание — это то же подглядывание! И Анна решительно повернула защелку, даже не спросив, кто там.

В дверях стоял Лев. Глаза улыбались, а губы были просто склеены.

Анна отошла в сторону, впуская его.

Он вошел, держа левую руку за спиной. Над правым плечом медленно вырастали три огромных голубых колокольчика.

Ей неодолимо захотелось повиснуть на Льве и забыть всю эту чушь с телефонными недомолвками, прижаться к нему всем телом и ни о чем не думать. Целовать его губы, теребить его жесткие кудри, вдыхать его запах…

Она потянулась за цветком и взяла в руку шершавый стебель.

Лев крепко сжал ее в объятиях.

— Можно украсть тебя на ночь? — Он шептал ей в ухо, целуя и покусывая его. — Я верну тебя, когда захочешь… Анна… Анна… Я не смогу больше ни одной ночи провести без тебя… Я умру с тоски, не дожив до утра… Я люблю тебя… Анна…

Анна, переодетая в узкие джинсы и тонкий шелковый пуловер, дрожащей от волнения рукой писала на комоде в прихожей записку: «Ленок, прости, не волнуйся, я в надежных руках. На всякий случай телефон… Вернусь утром. Целую = Я».

Она протянула Льву фломастер.

Лев положил на место предназначавшийся Ленкиному потенциальному жениху оранжевый пакет, который вертел в руках, и вписал свой номер. Анна приклеила записку к зеркалу.

* * *

— Вот моя берлога, — сказал Лев, пропуская Анну в дверь.

— Мило, — сказала Анна оглядевшись.

Двухкомнатная хрущеба выглядела весьма необычно: все перегородки снесены, а единое пространство разделено невидимыми, но четкими границами: там кухня, точнее, место для приготовления пищи со всеми необходимыми атрибутами, там — спальное место с низкой лежанкой и стеллажом, уставленным книгами, а это, похоже, рабочий кабинет со столом, компьютером на нем и полками, забитыми всякой технической всячиной.

В центре стоял низкий квадратный стол со стеклянной столешницей. Под ней лежали газеты, журналы и множество интересных вещиц: немыслимые ракушки, огромный жук скарабей, яркая модель дельтаплана…