— Кто сказал? — удивился Пилюгин. — Наоборот, ты нам помогаешь малыша растить. Да мы без тебя, как без рук, Витька!

— Это вы без моей мамы, как без рук, — ухмыльнулся Витька.

— Ну, ты, брат, как боксер! Сказал и — нокаут, — нахмурился Пилюгин.

— Почему? Я правду говорю…

— Да не всегда правду говорить надо, понял ты, шнурок? Иногда правда хуже всякой лжи.

— Значит, врать лучше? — Витька запихнул в рот еще кусок ветчины.

— Не знаю, Витька, — Пилюгин задумался. — Бывает, что и лучше…

Разговор прервался, потому что на кухню вошла Полина, держа на руках младенца Мишку. Следом шла улыбающаяся Галка.

— Папаша, не желаете пообщаться с сыном? А он желает! Ручки тянет, смеется…

— Смеется? — Пилюгин встал, осторожно взял малыша на руки. — Ты смотри, и вправду смеется.

Он смотрел на улыбающееся личико малыша, беззубый ротик, веселые, искрящиеся глазки. Мишка тянул к отцу пухленькие ручки, и выражение лица у Пилюгина было совершенно идиотским. Он боялся шевельнуться. Полина и Галка негромко рассмеялись. Пилюгин очумело повел на них глазами, сказал хрипло:

— Это же чудо какое-то, а, Полина?

— А я такая же была, пап? — спросила Галка.

— Да уже и не помню… подзабыл. Да, конечно, такая же… только орала громче…

— Если я на тебя обижусь, папка, мало не покажется, — пригрозила Галка.

— Ему гулять перед сном пора. Кто пойдет? — Полина забрала малыша из рук отца.

— Давай я погуляю, — сказал Пилюгин.

— Тебе отдохнуть после работы надо, — ответила Полина. — А то сейчас позвонят, и поскачешь какой-нибудь труп осматривать. Витька, Галка, собирайтесь… Витя, тебе домой к нам придется съездить, я тебе напишу списочек — привезешь. А Галчонок погуляет с братиком, а?

— Конечно, куда мне деваться? — передернула плечами Галка.

— А я сегодня, с разрешения Полины Ивановны, сачкую! — Пилюгин с улыбкой развел руками.

Валерий Чистов поднялся по лестнице на второй этаж, позвонил в дверь. Открыла пожилая женщина.

— Здравствуйте. Вас, если не ошибаюсь, Марьей Антоновной зовут?

— Ну да, я — Марья Антоновна.

— А я по объявлению. У вас комната сдается?

— Сдается. — Марья Антоновна, шаркая шлепанцами, пошла в глубь темной прихожей, толкнула дверь и отошла, пропуская вперед Валерия:

— Вот, гляди. Тебе надолго?

— На пару месяцев, может, и побольше. Сколько стоят такие хоромы?

— Пятьсот.

— Чего пятьсот? — не понял Валерий.

— Долларов, чего ж еще? За месяц вперед.

— Н-да, — усмехнулся Валерий. — Не слабо. Ладно, как говорится, за неимением лучшего…

— Паспорт покажи, — потребовала Марья Антоновна.

— Валерий достал паспорт и бумажник, отсчитал пятьсот долларов и протянул ей.

— Вы одна проживаете?

— Покудова одна. Муж хворает, у сына живет, — она сунула деньги в карман фартука и долго рассматривала паспорт. — Могу еду тебе готовить. За отдельную плату. Белье постирать, убраться… Только девок не водить и пьянки-гулянки не устраивать.

— Никаких девок и гулянок не будет, — улыбнулся Валерий. — Я человек серьезный, много работаю и дома отдыхать привык.

— Ну и отдыхай на здоровье. Чай пить будешь? Я как раз собралась. Сериал погляжу и чайку попью. Так что присоединяйся. — Она вернула Валерию паспорт.

— Попозже, Марья Антоновна. Мне еще по делам ненадолго съездить надо. У вас второго ключика нету? Чтоб вас не беспокоить, если поздно вернусь.

— А ты лучше беспокой, не бойся. Я чутко сплю, звонок всегда услышу.

Валерий рассмеялся и пошел к двери.

Он приехал во двор дома Полины и посмотрел на окна — в квартире было темно. Валерий включил приемник и стал ждать. Он курил, закрыв глаза, и вспоминал…

…Они сидели в кабине крытого грузовика. За рулем Валерий, рядом — его напарник Богдан, мощный парень одного примерно с ним возраста. Только у него были еще вислые «хохляцкие» усы. На них форма сербских добровольцев — пятнистые куртки с зелеными погонами и нашивками на рукавах.

— За эту ходку нам по две тыщи баксов обломится, так? — весело спрашивал Богдан.

— Не кажи «гоп», пока не перепрыгнул, — усмехнулся Валерий.

— Да тут осталось, Валера, с гулькин нос! Полсотни километров! Скидываем оружие — и гуляй, рванина, жуй опилки, я директор лесопилки! — засмеялся Богдан. — Может, на Мальдивы рванем? Или на Кипр лучше? А чего? Оторвемся по полной! У меня двадцать штук баксов в загашнике! Как говорил товарищ Шукшин в «Калине красной»: «Мне деньги жгут ляжку!»

— Смотри, кажись, боснийцы! — Валерий нахмурился. — Откуда они здесь взялись, суки?

— Это простой патруль. Валить их надо, Валера! — Богдан повертел головой по сторонам. — Дорога пустая, завалим и — в проселок, попетляем — на другую шоссейку выскочим. До Пардубиц тридцать километров осталось! — и Богдан потянул из кобуры пистолет.

Впереди показался военный открытый джип. Боснийский офицер стоял у кромки шоссе, жестом приказывая остановиться. Двое солдат в камуфляже сидели в джипе, надвинув кепи на глаза.

Грузовик стал медленно тормозить, и тут Богдан выскочил из машины. Сухо треснули два выстрела, и офицер, обхватив руками живот, ткнулся лицом в мокрый асфальт. В следующую секунду Богдан прыгнул вперед, целясь в солдат, сидящих в джипе. Раздались еще два выстрела, за ними еще два. По ветровому стеклу разбежались извилистые трещины, один солдат вывалился из джипа и замер, но другой, уже смертельно раненный, нашел в себе силы поднять автомат и дал очередь по Богдану. Тот упал на бегу, перевернулся несколько раз, но тут же вскочил и побежал обратно к грузовику. Перед машиной он снова упал и уже не шевелился. Валерий выскочил, подхватил Богдана и потащил к кабине…

Валерий вел грузовик по глухим проселкам, продираясь сквозь заросли кустарника, переваливаясь на буграх и колдобинах. Время от времени он посматривал на лежащего рядом Богдана. Напарник тяжело дышал, на губах пузырилась кровавая слюна, на груди расползлись три кровавых пятна. Полузакрытые глаза безучастно смотрели в пространство. Вдруг он что-то прохрипел, и Валерий резко затормозил, склонился над товарищем.

— Что, Богдан, что? Пить хочешь?

— Мою долю себе забери… — прохрипел Богдан. — Жалко… на Кипр хотели… а Сербия хорошая страна… прощай… — и он закрыл глаза.

На поляне Валерий вырыл неглубокую могилу, уложил туда Богдана, сложив ему руки на груди. Потом постоял, опершись на черенок лопаты и опустив голову. По лицу стекали капли дождя, и в лесу шумел дождь…