— Понял.

— Не слышу!

— Да, сэр!

О пароходе много рассказывать не буду, разве что вам будет интересно осмотреть каюту, выделенную для меня капитаном. Одноместная, размером с привычное для нашего мира железнодорожное купе. Койка, вычурный столик и удобное полукресло. Бронзовый, до блеска начищенный рукомойник и маленькое зеркало в резной раме. В общем, второй класс. Как мне и положено по статусу.

Стюард, русоволосый паренек лет пятнадцати, показал каюту, предъявил несколько рундучков и даже приоткрыл иллюминатор. После чего замер у входа в ожидании чаевых. Получив десять центов, он улыбнулся и предложил доставить из буфета чашку кофе и какие-нибудь легкие закуски, «как только мы отвалим от берега, сэр!». Я предпочел горячую воду для бритья. Не успел побриться перед уходом. Парень с готовностью кивнул, покосился на подсыхающий рубец на моей щеке и исчез.

Разложил вещи, поглазел в окно и уже собрался выйти на палубу, как заявился стюард с кувшином горячей воды. Бойкий молодой человек… Перекур пришлось отложить и заняться бритьем. Да, морду мне покоцало. Ничего серьезного, но шрам останется. Ладно, это мелочи. Шрамы ведь украшают мужчину, не так ли?

Как вы уже знаете, расстояние между нашими городами — около пятисот километров, но река здесь извилистая, и, несмотря на благоприятное течение, дорога занимает больше двух суток, с учетом одной остановки в какой-то глухой деревушке на полпути к Брикстоуну.

Гулять по палубе не хотелось, а общаться с капитаном и вовсе желания не возникало. Завалился на койку и закурил. Если ничего плохого не случится, то надо будет наведаться в гостиницу, о которой упомянул мой неизвестный корреспондент. Тот самый Смок Беллью.

Спустя сутки мы добрались до деревушки. Деревянная пристань, заставленная бочками и какими-то корзинами. Пароход стоял около часа, и многие пассажиры спустились на берег, чтобы немного пройтись и размяться.

Рядом с пристанью бродили несколько торговцев с деревянными лотками, заполненными бесхитростным товаром «для проезжающих». Табак, дрянные сигары, помятые упаковки спичек, пресные, слегка подгорелые лепешки и несколько иссохшихся ломтей вяленого мяса, которыми не соблазнится даже самый голодный пес. Тем не менее покупатели находились. Неподалеку от них стояли несколько женщин, предлагавших копченую рыбу. Подумал и взял парочку. За две приличных рыбины отдал тридцать пять центов. А запах! Просто слюни рекой… Еще бы свежего хлеба, так и вовсе ничего лучшего желать не приходится. Ну и кружку пива, разумеется, но это и в буфете можно купить.

Я обвел взглядом пристань и вдруг заметил старика. Привычная для этих мест, хоть и довольно потрепанная одежда. Теплая рубашка с истертым воротничком, поношенный и засаленный сюртук. Длинные седые волосы и роскошная борода. Морщинистое, темное от загара, лицо.

Глаза… как два бездонных омута. В них были и спокойствие, и некая отрешенность от окружающего нас мира. На какой-то момент старик сосредоточил внимание на пароходе, улыбнулся своим мыслям, и его взгляд просветлел. Мелькнул неподражаемый восторг ребенка, увидевшего яркую игрушку. Увы, он тут же погас. Глаза потускнели и наполнились какой-то чернотой, замешенной на доброй порции безумия. Даже руки обвисли. Он теребил подол сюртука и по-птичьи наклонял седую голову, будто прислушивался к неведомым голосам. Мимо пробегал стюард с корзиной.

— Погоди, парень… — поймал я его за рукав.

— Да, мистер Талицкий!

— Ты не знаешь, кто это?

— Вот этот старик? Как же мне не знать, сэр! Я хожу по реке уже второй год! Это, можно сказать, местная достопримечательность! Когда-то он был кузнецом, но, видимо, помешался и часто говорит о каких-то совершенно непонятных вещах. Здешние жители помнят его прежние заслуги и никому не позволяют обижать.

— Ладно, ступай, — отмахнулся я, не отрывая взгляда от старого, но крепкого мужчины. Вы спросите, что привлекло мое внимание? На его груди висел… Георгиевский крест. Не знаю, что меня толкнуло, но я подошел к нему и заговорил:

— Добрый день. Меня зовут Александр Талицкий!

Он, услышав русскую речь, будто очнулся и даже выпрямился. Несколько секунд молча смотрел на меня, и только голова немного подрагивала. Пожевал губами, кивнул и ответил:

— Знавал я одного Талицкого, на Кавказе. Хороший был офицер. Не ваш ли батюшка?

— Нет… — у меня даже дыхание перехватило, и в горле встал ком, — к сожалению, нет.

— Жаль, — голос скрипучий, но еще сильный, — лихим воякой был. Да…

— Вы… Вы воевали на Кавказе?

— Известное дело. — Он опять пожевал губами. — Григорий Сидоренко! Екатеринославский драгунский полк! Награжден Георгиевским крестом четвертой степени за отличие против польских мятежников.

— Польских?!

— Так точно! В одна тысяча восемьсот шестьдесят третьем году от Рождества Христова.

— Как же так… — начал я, но вдруг позади меня раздался очень сварливый женский голос. Обернулся и увидел пожилую женщину, которая уперла руки в бока и смотрела на меня с откровенной неприязнью.

— Что вам угодно, мистер?!

— Нет, ничего… Я просто решил поговорить с этим человеком.

— Нечего с ним разговаривать! Много вас тут, разных… — отмахнулась она и взяла старика под руку. Он как-то сразу сник и послушно повернулся в сторону деревни. — Пойдемте, Григ, я приготовила вам ужин.

— Простите, мэм! Вы давно знаете этого человека?

— С детства! Он был одним из основателей нашей деревушки. Если вы, мистер…

— Простите, вы русская? — спросил я. Она обвела меня взглядом, заметила значок на поясе и немного смягчилась.

— Нет, сэр. Меня зовут Мэри Гриффитс.

Я чувствовал себя классическим деревенщиной, который впервые попал в большой город. Стоял и, разинув рот, разглядывал эти шумные, заполненные людьми улицы. После нашего Ривертауна они казались широкими проспектами! Каменные дома, среди которых виднелось даже несколько трехэтажных, и бесчисленное количество людей, спешащих по своим, без всякого сомнения, важным и сугубо городским делам.

Позади меня осталась каменная набережная, где стояли аж три парохода. Один из них — чуть больше «Утренней звезды». Я небольшой знаток этих плавающих посудин, но мне кажется, что это морской пароход. Пусть и для каботажных рейсов, но морской. Вон даже две мачты имеются, что на реке совсем не обязательно.

Неподалеку от выхода с пристани я увидел мужчину с револьвером и нагрудной бляхой портового охранника, которого допрашивала какая-то почтенная матрона. Судя по его уныло обвисшим усам, он был осажден по всем правилам военной науки, но сдаваться на милость этой необъятной персоны не собирался. По крайней мере живьем. Тем не менее терпеливо отвечал на ее бесчисленные вопросы и откровенно морщился, когда она задавала новые, тревожа слух своим писклявым и очень противным голосом.