Звери, думал Скиф, с интересом поглядывая на мохнатых стражей, конечно, звери, но поумнее обезьян. Быть может, это местные приматы? Ближайшие родичи разумных в этом мире? Но каковы тогда сами разумные? На двух ногах, но с шерстью, клыками во рту, когтями и хвостами? Люди-кошки, как в «Записках о кошачьем городе» Лао Шэ? Вернее, люди-тигры и женщины-тигрицы! Что скажет Джамаль, увидев такую красотку вместо прелестной амазонки с золотыми кудрями? Придется ему не амуры крутить, а развлечься чем-нибудь другим… финансовыми махинациями, к примеру… И будет это очень обидно, потому как махинаций у него и дома выше крыши, а сюда он явился совсем с иной целью… с весьма куртуазными намерениями, можно сказать…

Тут Скиф начинал улыбаться, поглядывая на своего спутника не то чтобы насмешливо, но с добродушной иронией. Джамаль ему нравился, и с каждым днем все больше – «дневной» Джамаль, который был ему понятен, близок и вроде бы не таил никаких особых секретов, если не вспоминать о загадочной президентской охоте. С другой стороны, почему бы грузинскому князю не поохотиться с российским президентом? Ведь Джамаль, пожалуй, и в самом деле мог претендовать на княжеский титул – пусть не по наследству и не по роду своих занятий, но по широте душевной, гордости и несомненной отваге. Здесь, в дикой и безлюдной степи, он не ругался, не стонал, не жаловался на тяготы долгих переходов под палящим солнцем и совершенно не боялся огромных белых хищников. Для него эти саблезубые твари были кисками, и Джамаль, кажется, всерьез рассчитывал, что они доставят его туда, куда надо, – прямиком в жаркие объятия амазонок.

Скифу это казалось сомнительным – не в части амазонок, но их объятий. К фантазиям своим насчет женщин-тигриц он относился с юмором, как к игре воображения, могущей скрасить долгий путь; он знал, что красноглазый Доктор, в точности исполняя заказ клиента, отправил их в Мир Снов, где амазонки были. Такие, как некогда на Земле, или чуть иные, но в этом сновидении они являлись столь же непреложным и неоспоримым фактом, как разбитый волнами тримаран, чернокожий раб с цепью на поясе, рощи наркотических деревьев, море, горы, степь и саблезубые чудища, гнавшие двух пленников неведомо куда. Да, Скиф не сомневался, что где-то впереди маячит воинский стан амазонок или их город с башнями на скале и что окажутся те воительницы обычными женщинами, без шерсти, клыков, рогов и хвостов. Возможно, будут они очаровательными, восхитительными, прелестными, но вот захотят ли раскрыть объятия князю из неведомых краев и его племяннику? И сколь те объятия будут горячи?

Если верить греческим источникам, амазонки, дочери Ипполиты, были странным народом. И обычаи у них были странные и непростые: они в самом деле умели воевать и пользовались своим искусством с редкостной жестокостью, терроризируя соседей, устрашая их внезапными набегами, а то и истреблением целых племен. Жили они грабежом и к мужчинам относились как к трутням – использовали, а потом давили. Можно ли было надеяться, что в этом мире дела обстоят иначе?

В полдень третьего дня пути гигантские кошки внезапно остановились и собрались в кучу. Хвосты их, длинные и гибкие, возбужденно подрагивали, из глоток рвалось басовитое рычание, белые жабо вокруг шей распушились, словно веера из страусовых перьев. Вероятно, они чего-то ждали; потом самый крупный зверь вдруг задрал голову, и над степью понеслись громовые раскаты. Рев этот, пожалуй, был слышен за много километров: Скиф видел как вдали в паническом ужасе несутся олени, как грузные быки с потешной торопливостью освобождают путь, как разбегаются антилопы, исчезают в норках серые грызуны. Саванна испуганно притихла, замерла, будто ожидая, что за раскатами грома последует удар молнии.

– Ну и глотка! – заметил Джамаль, отдуваясь и вытирая пот со лба. – Выходит, раньше они не вопили по-настоящему, а так, мяукали.

– Кого-то зовут. – Скиф из-под ладони оглядел верхушки ближних холмов. – Может, друзей-приятелей… на тот самый пир, которого ты дожидался.

– Вах, дорогой, зачем пустое говоришь! Сам ведь не веришь, да? Если они кого и зовут, так это…

– А вот и первый гость, – перебил компаньона Скиф, вытянув руку. В широкой лощине меж двух холмов, заросших высоченной травой, показалось нечто белое, стремительное – будто теннисный шарик прыгал по зеленому полю, приближаясь с каждым скачком. Коты дружно взревели – да так, что заложило уши.

Скиф обернулся к спутнику.

– Ну, Джамаль, говорил я тебе, что зовут своих! Наверное, логовище их где-то рядом, а при нем сторожа. Интересно бы взглянуть… Если ты им понравишься, то и котеночка подарят, э? Вот будет сувенир так сувенир! Не то что вонючая шкура гиены! Заберешь ты котеночка с собой…

Он толковал еще что-то, пытаясь скрыть возбуждение, предчувствие неожиданного и чудесного, охватывавшее его все сильней и сильней, и вдруг заметил, что Джамаль не слушает. Глаза князя горели огнем, лоб разгладился, твердая линия рта словно бы сделалась мягче; он походил сейчас на дитя, узревшее Деда Мороза да еще с целым ворохом подарков.

Скиф резко повернул голову. Белый зверь был уже в тридцати шагах, превратившись из теннисного мячика в полное подобие своих собратьев; он мчался большими скачками, а за ним…

Святой Харана, провидец и хранитель!

Струились в воздухе конские гривы, трепетали флажки, яростно сверкала бронза щитов, копыта отбивали барабанный ритм галопа, ветер развевал белые плащи, парившие за плечами всадниц, словно крылья взметнувшихся над морем чаек. Лиц их еще не было видно, но Скиф не сомневался, что они прекрасны, так же прекрасны, как эта просторная зеленая степь, лазурный небосвод и золотое солнце Амм Хаммата. Он зажмурился на миг, потом раскрыл глаза, но чудное видение не пропало, не исчезло подобно пустынному миражу. То был сон во сне! Мчались скакуны, гибкие девичьи руки твердо держали поводья, блестели выпуклые кирасы, мерно бились о седла мечи, колыхались султаны на шлемах, в такт движениям лошадей подрагивали длинные пики, звенели удила…

Мечта Джамаля в победном сиянии и гулком топоте копыт неслась им навстречу.

Земля, Петербург, 29 июля 2005 года

Флот вынырнул из белесой мглы тайо, покинув призрачную вселенную, где нескончаемым водоворотом кружились туманные спирали и облака, фантомы еще не рожденных или уже погибших миров. В этом смутном трепещущем мареве, лежавшем за гранью реального бытия, разум угасал, словно пламя отгоревшей свечи, что было, пожалуй, к лучшему: никто не сумел бы выдержать Переход, сохранив сознание и память. И никто – по крайней мере под небесами Сархата – не ведал истинной природы происходящего, ибо в бездне тайо расплывались и исчезали понятия времени и пространства, тепла и холода, света и тьмы. Что можно сказать о вселенной призраков? Да и кому интересен этот мир? Быть может, Древним Расам, до сих пор стремящимся познать непознаваемое?

На мгновение он удивился, ощущая, что погружается в поток чуждого разума, в мощный и плавный водоворот странных понятий, непривычных образов, смутных видений. Тайо? Сархат? Древние Расы? Он ничего не знал об этом и в то же время будто бы знал; слова эти казались знакомыми и незнакомыми одновременно. Но всплеск удивления был краток и растворился без следа; зачарованный, он наблюдал за сверкающими точками кораблей, возникших из небытия.