— Вам нельзя, вы потребуетесь, чтобы позже вести эскадрилью, — вмешался Антошкин.

— А мне некого больше для такого задания выделить.

— Осипов, вы сможете выделить три экипажа на задание, кроме себя? — спросил Саломаха.

— Смогу. Полетят Рудь, Ширан и Аввакумов, — ответил я.

— Тогда быстрее готовьте экипажи и с рассветом выпускайте их на задание, — приказал Саломаха.

Около семи часов утра самолеты всех четырех экипажей вырулили на старт и начали по одному взлетать. В морозном воздухе за винтами взлетающих самолетов оставались огромные белые спирали влажного воздуха. Ядра конденсации, образовавшиеся при взлете, вызывали цепную реакцию, и, когда последний самолет взлетел, весь аэродром затянуло плотным туманом. По телефону мы начали запрашивать соседние аэродромы дивизии и воздушной армии, но все отвечали, что у них плотный туман.

Посланные на задание экипажи, прилетев в район цели, обнаружили, что Миллерово вместе со станцией и аэродромом закрыто низкой облачностью с высотой нижней кромки менее двухсот метров. Разрывы в облаках наблюдались только значительно южнее Миллерово.

Экипажи Рудя и Муратова под облаками на высоте сто пятьдесят метров вышли на железнодорожную станцию Миллерово и не обнаружили на ней ни эшелона, ни танков. Чтобы не подорваться на собственных бомбах, они ушли за облака и нанесли удары по запасным целям. Экипаж Ширана нанес удар по железнодорожному эшелону на станции Чертково, а экипаж Аввакумова — по станции Глубокой.

При возвращении летчик Муратов, оценив, что весь район закрыт сплошным туманом, обнаружил частично открытый аэродром истребителей Ендовский и произвел на нем посадку. Рудь долго искал, куда бы приткнуть самолет, и произвел посадку на открытую от тумана улицу поселка Абрамовка в тридцати пяти километрах западнее Новохоперска. Аввакумов, отчаявшись найти аэродром и израсходовав все горючее, посадил самолет в тумане на фюзеляж в поле, в пяти километрах от станции Байчурово.

Исключительную находчивость, смелость и летное мастерство в этих условиях проявил командир звена Ширан. Он с помощью радиокомпаса вышел на приводную радиостанцию нашего аэродрома, связался с командным пунктом по радио и передал, что будет садиться на аэродром в тумане. Одновременно он попросил от места посадочного знака периодически подавать ракеты вверх. Ракеты на излете простреливали слой тумана и служили ориентиром для захода на посадку.

И вот я на старте выстреливаю вместе со стартером через десять-пятнадцать секунд ракеты вверх и держу в готовности санитарку и полуторку с мотористами, вооруженными огнетушителями. Напряженно вглядываясь в пелену тумана, я понимаю, что туман — это стихия, пока не подвластная человеку, и только в глубине сознания теплится надежда, что находчивость, выдержка и высокий класс техники пилотирования позволят Ширану найти выход из этого отчаянного положения. Вскоре из тумана выскочил самолет Ширана, приземлился, немного пролетев посадочный знак, и снова скрылся в тумане. Даже для бывалого летчика это было почти невероятно.

Когда Ширан докладывал мне о выполнении боевой задачи, я спросил его:

— А как же вы определили так точно направление захода на посадку?

— По панфиловскому элеватору. Верхушка и крыша элеватора торчат над пеленой тумана, а заход на посадку у нас всегда через этот элеватор. Вот я и сообразил, — ответил, улыбаясь, Ширан.

На другой день, загрузив самолет Пе-2 моторными чехлами и лампой подогрева и захватив техника Крысина, я полетел в Абрамовку выручать экипаж Рудя и его самолет.

В Абрамовке я нашел самолет на улице между двумя колодцами с высокими журавлями. Осмотрев окрестности населенного пункта и улицу, я понял, что взлететь можно только с улицы. Приказав спилить один колодезный журавль, разобрать выступающий над землей сруб и заделать отверстие колодца шпалами, я назначил вылет на следующее утро.

Утром Крысин подогрел моторы лампой подогрева, но не опробовал их, так как бензина в баках оставалось очень мало. Я сел в кабину и начал готовиться к запуску моторов, а Крысин с экипажем Рудя начали грузить в бомбоотсек моторные чехлы.

Вдруг весь самолет охватило пламенем. Сбросив парашют и схватив бортовой огнетушитель, я спрыгнул перед самолетом на землю.

— Что случилось? — кричу Крысину.

— При погрузке чехлов сорвали контровку и открыли сливной бензокран. Бензин хлынул на горячую лампу подогрева и вспыхнул.

— Немедленно закрой кран, — приказал я Крысину.

Крысин, закрыв левым рукавом лицо, бросился в пылающие бомболюки, а я, направив струю огнетушителя ему под ноги, начал сбивать пламя. Крысину удалось закрыть сливной кран, и он выскочил из бомболюков в горящей одежде. Стрелки начали катать его в снегу и потушили одежду. С помощью бортового огнетушителя мне удалось наполовину уменьшить бушевавшее пламя, но зарядка огнетушителя кончалась, а лужа бензина под самолетом полыхала. Тут мне на помощь пришел Рудь. Он сквозь огонь пробрался в кабину стрелков-радистов и принес второй бортовой огнетушитель. С помощью второго огнетушителя пламя под самолетом удалось потушить. Но пожар не кончился. Разогретые пламенем центропланные бензобаки гудели, как чайники на плите, грозя вот-вот взорваться. От раскаленных стенок фюзеляжа начала тлеть и гореть противошумовая ватная обшивка внутри фюзеляжа, постоянно угрожая вызвать новую вспышку интенсивного пожара. Приказав всем лезть в фюзеляж и тушить тлеющую ватную обшивку, я остался снаружи следить, чтобы не вспыхнул снова бензин под самолетом.

Только к вечеру нам удалось ликвидировать все очаги тлеющей ватной обшивки внутри фюзеляжа.

На следующее утро, взлетев с улицы в Абрамовке на почерневшем от пожара самолете, мы благополучно возвратились на аэродром Панфилово.

Перед вечером, когда была снята боевая готовность и летный состав пошел отдыхать, ко мне обратился штурман звена лейтенант Ильин и попросил перевести его из экипажа старшего лейтенанта Ширана в любой другой экипаж. Эта просьба была для меня неожиданной, так как Ширан заслуженно пользовался репутацией одного из лучших летчиков.

— Чем вы мотивируете вашу просьбу? — спросил я у Ильина.

— Ничем, я только очень вас прошу, — ответил он.

Сказав Ильину, что подумаю о его просьбе, я при первой же возможности спросил Ширана, почему его штурман просится в другой экипаж. Ширан ответил, что не знает.

— А у вас есть какие-нибудь претензии к Ильину?

— Никаких, — ответил Ширан.

Рассказав о просьбе Ильина комиссару эскадрильи Калашникову, я попросил его выяснить причину этой размолвки и попытаться сохранить хороший экипаж Ширана.

Калашников начал расследование, и вскоре причины выяснились. Механик по вооружению сообщил, что почти после каждого вылета на разведку на самолете командира звена Ширана ему приходится заряжать новый боекомплект для передних и задних крупнокалиберных пулеметов.

На вопрос, куда расходуется боекомплект патронов, стрелок-радист Ганин сначала не хотел отвечать, а потом рассказал следующее. Во всех боевых вылетах на разведку и удары по различным объектам, выполняемых одиночно, Ширан сначала полностью выполнял полученное боевое задание, а потом летел к аэродрому Морозовск, на котором базировались немецкие истребители. Ширан штурмовал самолеты противника на аэродроме из передних пулеметов, а стрелкам приказывал обстреливать зенитные точки и самолеты на этом же аэродроме. После атаки аэродрома Ширан уходил от истребителей противника в облака или на бреющем полете.