Мила терпеливо ждала, пока женщина заново переживала всю эту сцену, снова сидела в той будке, снова поднимала трубку, как много лет назад.

– Первое слово, какое он сказал, было мое имя – Камилла. Я сразу узнала голос. Помню, он спросил, как я поживаю, но ведь он и без того уже знал как, и я расплакалась. Вы представить себе не можете, как прекрасно, когда плачешь впервые за долгие, долгие годы, хотя причин для того было предостаточно. Стоит пустить слезу, и ты погибнешь в том безжалостном мире: единственная слабость, какой я не могла себе позволить. – Что-то надломилось в голосе женщины. – Потом он во второй раз задал мне тот вопрос: «Ты хотела бы начать новую жизнь?» И я ответила – да.

Малыш уснул на руках у матери, другой ребенок спокойно играл в манежике. Снаружи трое старших весело перекликались, гоняясь за Хичем. В особнячке Камиллу Робертсон окружали самые дорогие люди и вещи. Она упорно, старательно выстраивала этот маленький мир, так, будто никогда и не желала ничего другого.

– Он объяснил, каким образом вам будет предоставлена эта новая жизнь? – спросил Бериш.

– Он дал точные указания. Я должна была купить снотворное и на следующий вечер явиться в гостиницу. Там для меня будет заказан номер.

Упоминание о снотворном подогрело интерес Милы и Бериша, – возможно, они близки к разгадке тайны «неспящих». Но агенты не стали даже переглядываться, чтобы не нарушать течение рассказа.

– Я должна была лечь на кровать и принять таблетку снотворного, – продолжала Камилла. – Потом я бы проснулась совсем в другом месте и могла бы начать все сначала.

Мила приняла это к сведению. Ей до сих пор не верилось, что рассказанное Камиллой случилось на самом деле. Но все сходилось.

– И что, вы пошли?

– Да, – подтвердила женщина. – Комната была заказана на мое имя. Я поднялась по лестнице, открыла дверь. Обстановка убогая, но ничего такого, чтобы меня смутило или заставило думать об опасности. Я взяла флакончик со снотворными таблетками и растянулась на кровати, прямо поверх покрывала, не раздеваясь. Помню, держала пузырек на животе, стиснув его руками, и глядела в потолок. Я семь лет принимала наркотики, а тут вдруг снотворное побоялась проглотить. Все спрашивала себя, что со мной будет и готова ли я к этой новой жизни.

– Что было потом? – спросил Бериш.

Камилла Робертсон бросила на него усталый взгляд:

– В минуту просветления, чего я от себя уже и не ожидала, я вдруг подумала, что если не попытаюсь найти выход сама, вместо того чтобы бросаться опрометью в пустоту, то уж наверняка погибну. Понимаете, агент Бериш? Я впервые отдала себе отчет в том, что, несмотря на саморазрушение, какому себя подвергала, я вовсе не хочу умирать. – Она глубоко вздохнула, так что приподнялся крестик, лежавший на груди. – Я встала с кровати и ушла.

Бериш вынул из кармана пиджака фоторобот Кайруса. Развернул листок, протянул его женщине:

– Вы когда-нибудь видели этого человека?

Камилла Робертсон не сразу, только после недолгого колебания взяла листок у спецагента. Вгляделась, держа его на вытянутых руках, будто чего-то опасаясь. Пристально рассмотрела каждую черту, каждый оттенок.

Бериш и Мила ждали, затаив дыхание.

– Нет, никогда.

Агенты постарались скрыть разочарование.

– Госпожа Робертсон, еще пара вопросов, если вас не затруднит, – вступила Мила. – Звонков больше не было?

– Нет, ни одного.

Агент Васкес верила ей.

– Да не было и нужды в них, – добавила Камилла. – После того случая я вступила в общину, обратилась в веру. Познакомилась с пастором Робертсоном, и мы поженились. Как видите, я сама нашла выход, – заключила она торжествующим тоном.

Улыбнувшись, Бериш простил ей грех гордыни:

– Почему через несколько лет вы решили написать заявление на этого типа?

– Со временем я изменила мнение о нем. Я уже не уверена, что у того человека были добрые намерения.

– Что вас заставило так думать? – Ее точка зрения крайне интересовала Бериша.

– Точно не могу сказать. Когда я познакомилась с мужем и увидела, как он посвящает себя ближним, я стала задаваться вопросом, почему человек, преследующий благую цель, должен непременно таиться в тени. И потом…

Бериш и Мила затаили дыхание.

– Потом… было в этом что-то… зловещее.

Бериш задумался над ее словами. Пусть она не считает, что сказала глупость, наоборот, в этом ее замечании прозревается глубокий смысл.

– И последний вопрос, – приступила Мила. – Вы не помните название отеля, в который тогда пошли, и номер комнаты?

– Да, сейчас… – Камилла Робертсон подняла глаза к потолку, роясь в памяти. – Номер триста семнадцать в отеле «Амбрус».

39

Отель «Амбрус» не задерживался в памяти.

Просто узкий параллелепипед в ряду точно таких же зданий.

И фасад ничем не отличался от прочих. По четыре окна на каждом этаже, от первого до седьмого. Вид из них открывался на железнодорожный мост, по которому примерно каждые три минуты проходили поезда. На крыше – неоновая вывеска, в этот послеполуденный час не горящая.

На улице скопилась целая колонна машин – гудки клаксонов смешивались с музыкой в стиле хаус, которая звучала по дорожному радио. Имеющие работу в центре были вынуждены пересекать эту часть города, чтобы добраться до объездной дороги, ведущей к пригородам, облюбованным представителями среднего класса. Но многие, в особенности мужчины, после службы задерживались здесь на несколько часов. В самом деле, целая россыпь баров с красными фонарями, обещавших стриптиз, лэп-данс и секс-шоп, поджидала клиентов.

Роль отеля «Амбрус» в местной экономике была очевидна.

Мила и Бериш прошли через вращающуюся дверь и очутились в пыльном холле. Железнодорожный мост не впускал в помещение дневной свет, и желтые бра мало помогали, лишь создавая шафрановый полумрак. Атмосфера была пропитана табачным дымом.

Уличный шум доносился приглушенно. Музыка, звучавшая где-то вдали, проникала в холл, и Бериш узнал голос певицы, даже, кажется, старую пластинку Эдит Пиаф – аура романтизма, присущая прóклятой поэзии, обволакивала тех, кто добровольно приговорил себя к пребыванию в этом подневольном аду.

На диване, обтянутом гладкой кожей, сидел старый негр в клетчатом пиджаке, рубашке, застегнутой до самого воротничка, но без галстука. Он глядел в одну точку, прямо перед собой, и бормотал слова издали звучавшей песни, опираясь на белую трость.

Мила и Бериш прошли мимо слепого по бордовой стрелке, которая пересекала палас и вела к стойке регистрации. За стойкой никого не было. Пришлось подождать.

– Гляди, – заметил спецагент, показывая на доску, где висели ключи, каждый с латунной грушей, на которой был выгравирован номер. – Триста семнадцатый свободен.