– Ярослава не заходила? – повторил Лукавый.

– Нет. Не знаю…

– Позови ее.

– Зачем? – Костя повел челюстью, посмотрел в окно. Снаружи валили крупные снежинки, но новогоднего настроения у него не появилось.

– В смысле? – Лукавый сгреб корки мандаринов. – Выкинуть или разбросать по палате, чтобы запах остался? – добавил он.

Левицкий пожал плечами. Лукавый оставил несколько корочек на столе рядом с кроватью, а остальные выбросил.

– Так почему не хочешь ее позвать?

– Если она ко мне до сих пор не пришла, значит, я ей не нужен.

– Дурак ты. – Лукавый рассмеялся. – Она приходит, просто снаружи сидит, боится тебе показаться. Все глаза выплакала.

– С чего бы ей плакать? – Костя недоверчиво взглянул на друга.

– А я откуда знаю? Девчонки – народ странный. Пойду, позову ее. – Не успел Костя возразить, как Лукавый вышел из палаты.

Левицкий отвернулся и притворился, что не ждет Ярославу. Сердце же забилось в ритме ее приближающихся шагов.

– Иди и поговори с ним. Я посторожу, – сказал Лукавый.

Язва набралась храбрости. Ее била мелкая дрожь: еще никогда в жизни она так не нервничала.

– Спасибо, – сказала она и зашла в палату. Костя не смотрел в ее сторону. Язва села на стул и опустила голову.

– Зачем пришла? – спросил Костя. Его голос прозвучал отстраненно.

– Я… я… – впервые она не знала, что сказать, а раньше никто не мог ее переспорить. – Прости меня. Я виновата.

– В чем?

– Ну… Я сказала, что поцелуй был ошибкой. Из-за меня ты вышел на улицу и пострадал. – Чем дольше говорила Язва, тем больше слез скапливалось в ее глазах. – Прости меня, – извинившись, она заплакала.

– Тебе жаль только потому, что мои раны – твоя вина? Больше ничего сказать не хочешь?

Язва поджала губы, глядя на него. Костя смерил ее взглядом.

– Я думал, что что-то значу для тебя. Но тебе меня просто жаль. – Он отвернулся. – Раз так, давай сделаем вид, что не знаем друг друга. Ты ни в чем не виновата. Можешь скинуть груз с плеч и уйти.

Костя услышал ее быстрые отдаляющиеся шаги, затем громкий хлопок. Вздохнув, он повернулся и увидел Ярославу, держащуюся за дверную ручку.

– Так и знала! – воскликнула Язва. – Разыгрываешь из себя неприступного засранца! Я из-за тебя настрадалась, ночами не спала! – Она нервно рассмеялась, достала резинку для волос из кармана и сделала высокий хвост. – Звучу как моя мачеха.

Язва подошла к кровати Кости, села на нее и подалась вперед.

– Я устала плакать и сомневаться. Да, я плохая девочка и не умею общаться с хорошими мальчиками. Но с тобой… с тобой хочу этому научиться. – Она осторожно убрала его челку и поцеловала в лоб. – Больше не буду бояться и убегать. Я буду рядом. И тебе от меня не отвертеться! – Язва осторожно взяла его за руку.

Костя склонил голову и прищурился.

– Что такое? У меня пахнет изо рта? – Она отпрянула, но он притянул ее обратно.

– Дурочка, – улыбнувшись, Костя поцеловал ее.

Когда дома разразился очередной скандал, досталось и Малышу. Отец махал кулаками, кидался на мать, тогда-то Павлик и заступился за нее. Взмах огромной отцовской рукой – и Малыш влетел в батарею. Мать кинулась к сыну, ругая отца. Когда тот вышел из квартиры, хлопнув дверью, она вызвала скорую, и вместе они доехали до больницы.

– Как он, доктор? – спросила мать после обследования.

– Сотрясение. Останется в больнице, мы за ним присмотрим, – ответил врач.

Мать каждый день готовила и возила Павлику еду, считая блюда больничной столовой отравой.

– Прости меня, малыш, – сказала она, когда он уже оправился и они возвращались домой. – Это все моя вина. Я должна была защитить тебя, постоять за себя и привести мужа в чувство. Смерть Саши нас сильно подкосила… Знаю, это всего лишь оправдания. С этого момента я искуплю свою вину, – пообещала мать.

Павлик сжал ее руку и улыбнулся.

– Если дома никто не будет пить и ругаться, этого будет достаточно, – сказал он. – Не хочу ночевать на улице.

– Конечно. Больше никакой улицы. – Мать улыбнулась.

– Давай заберем Джульетту?

– Кого?

– Это моя собака… Я спал с ней в обнимку, когда приходилось ночевать на улице, и мне не было холодно. Сейчас она живет у моего друга.

– Чтобы содержать собаку, нужно много за ней ухаживать, покупать специальную еду, деньги нужны…

– Я сам буду гулять с Джульеттой! И кормить тоже сам буду.

Мать обреченно вздохнула и улыбнулась.

– Вот поправишься, тогда и заберем Джульетту, – пообещала она.

Выписавшись из больницы, Лукавый поехал к гаражу. Отец еще не продал ни его, ни автомобиль Дэна. Лукас чувствовал себя здоровым и полным сил. Никаких синяков и кровотечений; шума в ушах больше не появлялось. Он решил, что медсестра была права, когда говорила о побочных эффектах лекарств. К тому же последние анализы показали то же, что и на медосмотре перед трудоустройством: «Здоров, годен».

«После ремонта предки ведь вернули видеорегистратор. Интересно, почему в полиции не забрали эсдэшку?» – подумал Лукавый, открывая дверцу машины и заглядывая в салон.

– Посмотрим, что на тебе сохранилось. – Он вытащил карту памяти, положил находку в карман и пошел к выходу.

– Ты что тут забыл? – спросил его отец. От неожиданности Лукавый вздрогнул, закатил глаза и выдохнул.

– Бать, ты так не пугай. Я еще жить хочу, – отшутился он.

– Дай-ка мне ключи и не возвращайся больше к этой развалине. – Лукавый передал ключи отцу. – Иди домой, чего медлишь?

– Где вы похоронили Дэна?

Отец не ответил.

– Я же не тупой, пап. Я давно знаю, что брат погиб в аварии. А еще тот момент с ключами… – Лукас выразительно посмотрел на отца. – Скажи, где я могу его навестить.

Тот ответил, тяжело вздохнув:

– Там же, где лежат твои бабка с дедом. Только матери ни слова, а то она меня прибьет.

– Спасибо. – Лукавый вышел из гаража, обернулся. Отец стоял, склонив голову и разглядывая ключи с белым брелоком-автомобилем – все, что осталось от Дениса. – Я не держу на тебя зла, пап, – добавил Лукавый, – и понимаю, почему вы молчали. Об этом трудно говорить.