Я закатываю глаза:

– Разве тебе сейчас не надо идти на урок?

– Пытаешься отделаться от меня, да? – Но она все-таки встает с моей кровати и начинает поправлять волосы перед зеркалом, висящим над туалетным столиком.

– Да. – Я поднимаю книгу. – Я хочу читать.

– Не сомневаюсь. – Она складывает губы, как для поцелуя. – О, Эдвард, я так тебя люблю! То есть я хотела сказать – Джексон.

Я бросаю в нее подушку, но она просто смеется и берет свой рюкзак. И, махнув мне рукой, выходит за дверь.

Как только Мэйси исчезает за дверью, я откидываюсь на подушки и прижимаю «Сумерки» к груди. Джексон прислал мне историю любви. Да, я знаю, там говорится о вампире, но это все равно история любви. И эта цитата… Я не хотела показывать ее моей двоюродной сестре, но я в экстазе.

Я хватаю телефон и начинаю писать сообщение Джексону.

Я: (Смайлик, изображающий экстаз).

Джексон: Не витай в облаках.

Джексон: Это просто предостережение. (Подмигивающий смайлик с сердечком).

Я: И от чего же ты меня предостерегаешь?

Джексон: От зловещих ночных тварей.

Джексон: Береженого Бог бережет.

Я: Мне нравятся страшные истории.

Джексон: А чудовища из них?

Я: Думаю, чудовище чудовищу рознь.

Джексон: Ну, тогда посмотрим.

Я: Не понимаю, о чем ты.

Я продолжаю писать – сейчас его настроение поменялось, и мне хочется понять почему, – но вдруг раздается новый стук в дверь.

Я: Ты что, прислал мне еще что-то???????

Джексон: Может, откроешь дверь и посмотришь?

Я: Кажется, это значит «да».

Я: Но знаешь, тебе вовсе не обязательно это делать.

Я: Я в том смысле, что я очень тебе благодарна, но необходимости в этом нет.

Джексон: Грейс, открой дверь.

Я иду к двери, радуясь тому, что эдвил подействовал и моя лодыжка болит меньше, а хромота стала намного менее заметной. Затем, прежде чем открыть дверь, я пишу: «Откуда тебе известно, что я еще не открыла дверь?»

– Думаю я бы это заметил, – отвечает он, стоя по другую сторону занавеса из ниток бус.

– Джексон! – взвизгиваю я, тут же машинально подняв руку, чтобы поправить волосы. – Значит, ты здесь.

Он поднимает бровь:

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Нет, конечно, нет. Входи. – Я держу дверь и делаю шаг назад.

– Спасибо. – Он слегка дергается, когда переступает через порог и нити бус Мэйси задевают его.

– Не понимаю, почему Мэйси так держится за эти нити – ведь они то и дело бьют людей током, – говорю я, отводя несносные бусы в стороны и закрывая дверь. – Ты в порядке?

– Понятия не имею. – Его глаза встречаются с моими, и моя радость гаснет, когда я снова вижу в них бесстрастие и пустоту.

– А, ну хорошо. – Я опускаю голову, чувствуя себя неловко рядом с этим парнем, с которым без проблем переписывалась по телефону весь сегодняшний день. – Спасибо за книгу.

Он качает головой, но теперь хотя бы смотрит на меня с улыбкой.

– Я подумал, что это поможет тебе занять себя, пока ты будешь давать отдых своей лодыжке. – Он устремляет на меня многозначительный взгляд.

– Послушай, я же была в кровати. Это ты постучал в мою дверь.

Его глаза немного округляются, когда я говорю, что была в кровати, а затем мы оба делаем то единственное, что можем сделать в этой ситуации, – смущенно уставиться на мою ярко-розовую постель.

– Ты хочешь… э-э… – Я прочищаю внезапно сжавшееся горло. – Ты хочешь сесть?

Он состраивает гримасу, качает головой, но через несколько секунд все-таки плюхается на край моей кровати. В самом ее конце, как будто боится, что я его укушу или наброшусь на него.

Это настолько не похоже на Джексона, которого я знаю, что я изумленно воззряюсь на него. А затем говорю себе: к черту, не стану же я испытывать неловкость весь следующий час. Нет уж. И, плюхнувшись на кровать рядом с ним, спрашиваю:

– Что одна кость сказала другой?

Он настороженно смотрит на меня, но плечи его расслабляются.

– Пожалуй, я не хочу это знать.

Я не обращаю внимания на эти его слова.

– Нам надо перестать встречаться[10].

Он тяжело вздыхает:

– Это было…

– Потрясающе? – поддразниваю его я.

Он качает головой:

– Нет, ужасно. – Но он ухмыляется, и я что-то вижу в глубине его глаз – теперь в них больше нет этой жуткой пустоты.

Желая, чтобы так продолжалось и дальше, я говорю ему:

– Это мой конек.

– Что, плохие шутки?

– Ужасные шутки. Я унаследовала этот талант от моей матери.

Он поднимает бровь:

– Значит, ужасные шутки заложены в ДНК?

– Да, в одном из генов, – соглашаюсь я. – В том, который связан с генами, благодаря которым у меня кудрявые волосы и длинные ресницы. – Для наглядности я хлопаю ресницами, как это совсем недавно делала Мэйси.

– А ты уверена, что не получила этот дар от родителей? – с невинным видом спрашивает он.

Я смотрю на него, сощурив глаза:

– О чем ты?

– Ни о чем. – Он поднимает руки, делая вид, что сдается. – Могу сказать только одно: твои шутки просто ужасны.

– Ты же сам говорил, что тебе понравилась моя шутка про осьминога.

– Я просто не хотел задевать твои чувства. – Он берет мою правую ногу и кладет ее себе на колени. – Нельзя же было лягать тебя, когда ты была в беспомощном состоянии и вне игры.

– Может, я и вне игры, но назвать меня беспомощной нельзя. – Я пытаюсь вырвать ногу из его хватки, но Джексон не отпускает ее, его длинные, изящные пальцы находят на моей лодыжке самые болезненные точки и массируют их.

Я издаю тихий стон, потому что этот массаж доставляет мне истинное удовольствие. Как и ощущение его рук на моей ноге.

– Где ты научился так хорошо делать массаж? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами и чуть заметно ухмыляется:

– Возможно, я унаследовал этот дар.

Сейчас Джексон впервые заговорил о своей семье – если не считать того, что он вчера сказал о своем брате, и я сразу же ухватываюсь за его слова: