Я решил последовать итальянским образцам и полностью пересмотреть проект. Увы, прибыв в Бурж, я понял, что, пока меня не было, Масэ удалось значительно продвинуть работы, древнеримскую стену укрепили и подлатали, так что в низине уже выросли две башни, в уменьшенных пропорциях воспроизводившие силуэт замка Меэн. Масэ провела меня по стройке, радуясь, что может показать результат своих стараний. Я был разочарован. Я не осмелился показать ей эскизы, которые сделал по моей просьбе архитектор из Флоренции.

Я ненадолго отлучился в Пюи. На протяжении всей поездки дворец не выходил у меня из головы. Не желая омрачать радость Масэ, я подыграл ей, изобразив, что доволен. Но, оставшись один, я почувствовал, что подступает отчаяние. В чем была глубинная причина этих чувств?.. Мне принадлежало множество поместий; имея средства, я мог в другом месте построить дом, более отвечающий моим итальянским пристрастиям. Недавно я купил участок под застройку в Монпелье. Там ни Масэ, ни кто другой не будут мне указывать, что следует возвести. Однако все эти соображения меня слабо утешали. Именно дворец в Бурже, которому я до сих пор почти не уделял внимания – ведь постройка была затеяна, чтобы доставить удовольствие Масэ, – неожиданно стал для меня важным. Сказать по правде, после Флоренции я только о нем и думал. Мне было необходимо, чтобы в средоточии моей жизни, в том месте, где находятся мой домашний очаг и центр моих деловых интересов, я смог выстроить дворец, который запечатлел бы мое видение будущего, отразил мои желания и мечты. Нелепо, если вместо этого здесь вырастет жалкая копия феодального замка, печальный символ аристократических претензий, который вряд ли кого введет в заблуждение. Словом, получалось, что я старательно выстраиваю образ разбогатевшего выскочки. На годы, даже на века этот монумент закрепит ложное впечатление обо мне. Я буду выглядеть дорвавшимся до власти и денег человеком, пожелавшим отвоевать себе место в мире владетельных сеньоров. В сущности, мне было не так уж важно, что подумают обо мне в будущем. Но ложный образ создавался здесь и сейчас, и в это была втянута моя семья. Мне хотелось, чтобы Масэ, дети, король увидели мое подлинное лицо и истинные цели. Деньги, титулы – все это мало для меня значило. Мною руководила мечта об ином мире – мире света и покоя, торговли и труда, мире, где правит наслаждение и где идеальный человек ищет, как выразить себя, а не изобретает новые средства и способы убивать себе подобных. Это будет мир, куда стекается все лучшее, что сотворено на всех континентах земли. Именно этот образ мелькнул предо мной во Флоренции, и я хотел, чтобы он нашел отражение в моем дворце.

Возвращаясь из Пюи, я был так рассеян, что совершил оплошность. Я взял старого гнедого коня, на котором ездил в Италии, он считался смирным. Дорога шла круто вверх, к часовне посреди лесной чащи. На середине подъема под ноги коню бросились два пса. Старый мерин отпрянул. Будь я повнимательнее, я удержался бы в седле. Но я довольно тяжело рухнул набок и расшиб плечо. Меня доставили в крестьянский дом поблизости, через пару часов из соседнего городка прибыл лекарь, чтобы осмотреть меня. Перелом оказался нетяжелым. Мне крепко перевязали плечо, я смог сесть на коня и двинуться дальше.

Этот эпизод имел любопытные последствия. По неожиданной ассоциации я вспомнил о будущем дворце и подумал о различиях в моем теле: одна половина действует, другая неподвижна. Внезапно у меня мелькнуло решение. Как я уже говорил, участок, на котором шло строительство, располагался на двух уровнях: нижнем, у подножия древнеримской стены, и верхнем – там, где когда-то высился оппидум[23]. В настоящий момент работы шли только в нижней части, то есть на подступах к верхней площадке. Стало быть, можно, не разрушая того, что уже было возведено стараниями Масэ, построить дворец с двумя разными фасадами. В нижней части продолжать уже начатые работы, достраивая замок-крепость. А по верхней границе участка соорудить фасад и здания по флорентийскому плану. Что называется, каждому свое.

Масэ сможет всем демонстрировать внушительную стену замка, достойного свидетеля нашей новой мощи. А я, подъезжая с другой стороны, по улочкам, идущим от собора, оттуда, где прошло мое грязно-серое детство, буду радоваться при виде воплощенного в камне образа будущего, доказательства, что жизнь может быть иной не только в дальних странах. И вот с этой стороны, отворив двери, скромные двери, как в итальянских дворцах, можно будет попасть во двор. Я сразу представил себе яркие лоджии с широкими просветами, где стены украшены скульптурными изображениями, изящными резными столбиками, фресками…

Сразу по возвращении я представил Масэ свой план. Она согласилась, не уразумев толком, как изменится проект, ведь она никогда не видела итальянских домов. Она просто решила, что я хочу ввести в план дворца кое-какие новые детали, увиденные во время моих странствий. Я уверен, ей было невдомек, какие переживания связаны у меня с этим эпизодом. Более всего ее заботило, чтобы я как следует отдохнул. Лежа в кровати, я смотрел на весеннюю листву сада, бледно-голубое небо с белыми облаками. Льняные простыни были мягкими, стены спальни затянуты тканью с античными мотивами. Груз с души спал, и я отсыпался трое суток кряду.

Теперь мне кажется, что мое тело и дух готовились к предстоявшей вскоре великой перемене. Большая любовь, приближаясь, подает о себе весть знаками, которые мы поначалу не в силах истолковать. Они делаются понятными лишь в тот момент, когда отхлынувшая волна обнажит на берегу хаос воспоминаний и чувств. Только тогда наступает ясность, но уже слишком поздно.

* * *

Не успел я немного отдохнуть, как король сообщил мне о своем желании увидеться со мной как можно скорее. Карл постоянно переезжал с места на место. Прежде это было вынужденной мерой из-за войны. Потом он, войдя во вкус, не стал менять привычку. В его послании говорилось, что он вскоре прибудет в Сомюр и приглашает меня приехать туда, чтобы принять участие в Совете.

Рука уже не так сильно меня беспокоила, и лекарь разрешил мне ехать при условии, что я буду соблюдать осторожность. Несколько капель эликсира, привезенного мною с Востока, облегчали боль и вызывали грезы наяву, полные неги и блаженства. Я пустился в путь на смирной кобыле, которую конюхи снабдили седлом с удобной головкой передней луки. Марк ехал рядом, чтобы подхватить меня, если я вдруг стану падать. Мы неторопливо ехали мимо возрождающихся деревень. Цвели фруктовые деревья, боярышник стоял вдоль изгородей белой стеной. Крестьяне, трудившиеся на полях, похоже, уже ничего не опасались. Мир еще не был подписан, но деревни уже вздохнули спокойно.

Марк, как обычно, навел справки о том, какую картину мы застанем в Сомюре. Он долго рассказывал мне, как переменился король. Из-за своей поездки в Италию я не видел его несколько месяцев. Перемирие с англичанами оказалось устойчивым, и можно было надеяться, что оно перерастет в настоящий мир. Говорили, что Брезе ведет переговоры о брачном союзе, чтобы скрепить это новое соглашение. Судя по всему, в качестве невесты английскому королю собирались предложить дочь Рене Анжуйского. Таким образом надеялись загладить печальный эпизод с сорвавшимся бракосочетанием Генриха Пятого и дочери Карла Шестого, что тридцать лет назад вызвало новый виток войны. Карлу было чему радоваться. Между тем Марк относил перемены в короле не только на счет его успехов. Он искал объяснения глубже, вплоть до интимной сферы. Никакие успехи не обрадуют мужчину сильнее, чем те, к которым примешивается плотская страсть. Марк, не слишком речистый, когда речь заходила о политике, был неиссякаемым источником сведений по части любовных утех короля. По его мнению, все дело заключалось в следующем: у Карла появилась новая любовница.