Кроме того, он не мог не знать, что прочие мои занятия приносят громадный доход. У меня возникло ясное ощущение, что Карл – то ли сам по себе, то ли под влиянием бесчисленных придворных, завидовавших моему состоянию, – ныне возмущен моим богатством. Его заявление в этом полумраке, недобрый пристальный взгляд, брошенный искоса, внезапный всплеск злобы и зависти, так хорошо мне знакомый, – все это наводило на мысль, что грядут перемены.

– Громадные благодеяния, которыми вы, ваше величество, осыпали меня, делают меня вашим вечным должником. Могу ли я спросить у вашего величества, в чем именно вы нуждаетесь?

Произнося эти слова, я будто вернулся в Бурж, в ту пору, когда отец, отправляясь к богатым заказчикам, брал меня с собой. Я вспомнил, как он трепетал перед ними, словно просил пощадить его, заранее согласный с их решением. В то же время перед моим взором, как всегда, мелькнул образ Эсташа ле Кабошьена, объявившего войну произволу богачей.

– Я хочу осадить Мец.

– Мец?.. – переспросил я.

– Как вам известно, мой шурин, король Рене, через свой брак является герцогом Лотарингским, – хмуро ответил Карл, отводя взгляд. – Его подданные взбунтовались, и мой долг оказать ему поддержку.

Явное нежелание короля отвечать на этот вопрос подтвердило мне, что затевать лотарингскую кампанию не было необходимости, и он знал это. Речь шла лишь о новой уступке представителям Анжуйской династии. В эту пору, как никогда прежде, король находился под влиянием родни жены. Иоланда[24], мать королевы Марии, с давних пор оказывала давление на короля.

Некоторые полагали, что именно она стоит за провиденциальным приходом к королю Жанны д’Арк, уроженки Лотарингии, принадлежавшей Анжуйскому дому. С кончиной Иоланды два года назад король отнюдь не освободился от влияния этого клана, даже напротив. Рене, его шурин, играл в делах королевства большую роль, и именно его дочь избрали в невесты королю Англии. Брат Рене Карл после устранения Ла-Тремуйля заправлял Королевским советом. Что касается новой любовницы короля, то говорили, что она была фрейлиной супруги короля Рене… Так, за новой силой Карла скрывалась прежняя слабость, ставившая его в зависимость от этого клана. Ныне он подчинялся анжуйцам, как прежде – другой клике. В этом отношении ничего не переменилось.

Я вдруг осознал ограниченность моего метода. Я хотел заключить союз с королем, чтобы избавиться от произвола принцев крови. Мне казалось, что я смог установить с Карлом взаимовыгодные отношения. Но не тут-то было. Я вместе со всеми теми, кто занимался производством товаров и обменом, всего лишь оказался в подчинении у единственного владыки.

Это продолжалось лишь миг: все, о чем я сказал, вихрем промелькнуло в моем сознании. Мы обменялись несколькими репликами, чтобы уточнить сумму необходимого взноса, и тема была закрыта. Король, казалось, расслабился и еще долго удерживал меня, расспрашивая об Италии.

Я подробно рассказал ему о Флоренции, но из соображений благоразумия умолчал о том, что намерен записаться в тамошнюю Гильдию шелка. Не хватало еще, чтобы он заподозрил в этом попытку вывести часть наших дел из-под его контроля. И был бы прав.

По другим его вопросам об Италии я понял, что он не отказался от планов распространить свое влияние в этом направлении. Я вновь заговорил с ним о Генуе. Но в данный момент короля прежде всего волновал вопрос о папском престоле.

Аудиенция продолжалась еще добрый час, в течение которого он ни на минуту не утратил своего величественного вида. Передо мной был все тот же замкнутый, хитрый человек, движимый болезненным любопытством, что выдавало его завистливый характер и жажду мести. Впервые мне пришло в голову, что, быть может, освободив страну из-под власти англичан, несмотря на неблагоприятную исходную ситуацию, он сделал это вовсе не ради заботы о государстве, но движимый низменным, неистовым и колючим, как заросли ежевики, желанием отомстить, взращенным в детстве, полном унижений.

Вдруг в парке звякнул колокольчик. Этот звук будто заставил его очнуться и прогнать наваждения политики. Он провел рукой по лицу и огляделся – как человек, который внезапно опомнился. Карл встал и широким движением отодвинул портьеру. Солнце уже ушло. В прозрачном воздухе повеяло свежестью. Он глубоко вздохнул, одернув рубашку. Потом вернулся ко мне и присел на край стола.

– Что вы мне посоветуете?.. – начал он. Лицо его совершенно переменилось. Тщетно было искать в его выражении горечь или серьезность. На нем читалась озабоченность подростка. – Не поступала ли к вам в Казначейство в последнее время какая-нибудь редкая изысканная драгоценность?.. Мне нужно преподнести подарок одной даме, но это должно быть самое лучшее, что можно сыскать, более того – нечто редкостное.

Он будто попробовал на вкус это слово, проскользнувшее во фразу, и шумно расхохотался. Я на миг задумался.

– Компаньоны сообщали мне, что торговец, прибывший с Востока, недавно продал нам бриллиант необычайных размеров.

Король, оживившись, воскликнул:

– Бриллиант! Это было бы великолепно, только если он действительно огромный.

– Именно такой. Мне сказали, что он здоровенный, как галька на берегу Луары.

Глаза Карла сверкнули.

– Доставьте мне его!

– Сир, только он не оправлен, его даже еще не огранили. На вид он и впрямь как серый камешек.

– Не важно! Та, которой я его предназначаю, будет знать, что это бриллиант. Ей нетрудно будет представить…

Я заверил, что камень доставят через три-четыре дня.

Король, сжав мне руки, поблагодарил. Потом кликнул слуг, и тотчас сбежалась целая толпа. Я откланялся. Перед уходом король на миг задержал меня. Наклонившись ко мне, он прошептал:

– Жак, я счастлив.

По глазам было видно, что это так и есть. Но краем глаза я отметил черную поросль на его щеках, большой некрасивый нос, кривые ноги, слишком длинное тело, на котором плохо сидела одежда, портным явно приходилось немало хлопотать, подгоняя ее по фигуре. У меня мелькнула мысль, что в несчастье этот человек выглядел куда как привлекательнее.

Всего два дня спустя я встретил Агнессу…

Когда я в своих воспоминаниях дошел до этого места, чувства нахлынули на меня, я не мог спокойно продолжать рассказ и за целый день не написал ни строчки.

По словам Эльвиры, на том островке, где я надеялся укрыться, совсем нет воды, поэтому он не может служить мне убежищем. Я воспринял этот приговор на удивление спокойно. Однако же это неприятное известие, ибо оно обрекает меня, что бы ни случилось, оставаться здесь. Вместе с тем оно именно потому меня не убило, что у него есть благоприятное следствие: оно не принуждает меня прерывать мой труд. Я дошел до того момента, когда у меня возникло неодолимое желание открыть следующую страницу, где наконец-то появляется Агнесса, и мне не хочется откладывать исполнение этого желания.