Отец Макнами в последнее время вел себя довольно непоследовательно, и я не хотел питать несбыточных надежд. Я был практически уверен, что его идея встретиться с моим отцом в Монреале была фантазией, порождением происходящей в нем внутренней борьбы с безумием. Все могло закончиться так же, как наша попытка спасти Венди.

Однако я решил, что не будет вреда, если я представлю себе чисто абстрактную возможность такой встречи – скажем, где-нибудь в параллельной вселенной или другом таком же месте, – и подумал, что, наверное, мне следовало бы сердиться на отца за то, что он оставил нас, и особенно меня, столь впечатлительного мальчика, который, возможно, страдал бы гораздо меньше, если бы у него был отец, пусть даже неудовлетворительный, а главное, за то, что он не подарил маме сказку, в то время как она уж точно заслуживала ее. Если какая-либо женщина когда-либо заслуживала сказку, так это она.

Может быть, говоря чисто теоретически, я должен был бы ненавидеть отца так же, как Элизабет ненавидела свою мать, ибо еще вопрос, что хуже: заставить дочь съесть ее любимых кроликов или бросить сына. Вопрос непростой.

Но в реальности, в которой я живу, я не испытывал ненависти.

Как можно ненавидеть того, кого совсем не знаешь?

Как можно сердиться на человека, если ни разу его не видел?

Зазвонил телефон. Я снял трубку. Это был Макс.

– Мы готовы, – сказал он. – Алё, какого хрена? Как насчет долбаного завтрака? Мой желудок уже бушует, алё.

– Отец Макнами все еще спит, – прошептал я.

– Давайте, блин, позавтракаем без него. Завтрак, блин, входит в стоимость долбаного отеля. Булочки и прочие долбаные причиндалы. Но их дают, блин, только до определенного часа: так написано в долбаном проспекте, который они подкинули нам на тумбочку. Время, блин, очень важный фактор при получении завтрака в этой долбаной Канаде.

– О’кей, – прошептал я.

Я написал отцу Макнами записку, чтобы, проснувшись, он знал, где мы находимся, и мы с Элизабет и Максом выпили кофе с булочками в фешенебельном ресторане отеля, сидя на канадских сиденьях, обтянутых красной кожей.

– Сегодня знаменательный день, – сказала Элизабет.

– Знаменательный день будет, когда мы поедем в долбаный Кошачий парламент, алё! – сказал Макс.

Я кивнул, посмотрел на часы, висевшие на стене, и, увидев, что уже больше десяти, сказал:

– Наверное, надо разбудить отца Макнами.

Подойдя к нашей двери, я громко постучал в нее, чтобы дать знать, что я иду, или, может быть, разбудить его. Затем я вошел.

Он по-прежнему спал.

– Отец! – позвал я его. – Отец Макнами, уже поздно.

Он не проснулся, так что я слегка потряс его за плечо – и чуть не задохнулся.

Отец Макнами был абсолютно холодным.

Он словно превратился за ночь в холодный твердый камень и был к тому же белее свежевыпавшего снега на улице.

Моя рациональная часть сразу поняла, что он мертв.

Часть моего мозга рассуждала трезво, функционировала четко и безупречно.

Однако контроль над ситуацией взяла на себя иррациональная часть, она начала трясти отца Макнами и кричать:

– Отец Макнами, проснитесь! Мы же идем сегодня в церковь Святого Иосифа! Вы забыли? Вы обещали, что я встречусь со своим отцом перед хранящимся там сердцем святого Андре Бассета! Вы обещали мне чудо! Проснитесь! Проснитесь! Что за шутки? Проснитесь, отец!

Но он не просыпался, и рациональная часть моего мозга понимала, что он не проснется, но проблема была в том, что ей не хватало сил сопротивляться иррациональной, и исход борьбы между ними был предрешен. Рациональность гибла, иррациональные силы превосходили ее раз в десять. Я начал трястись и плакать, мне казалось, что я вот-вот умру, и тут…

И тут, Ричард Гир, появились Вы – в самый нужный момент. Наверное, я не справился бы с этим, если бы Вы не пришли.

Но Вы пришли.

Пришли, чтобы спасти меня от иррациональных сил.

Вы пришли.

Вы были одеты в красное с белым одеяние буддистских монахов, глаза Ваши сверкали ярче обычного. «Бартоломью, – сказали Вы, – просто время отца Макнами вышло. Так уж устроена вселенная. Наша жизнь на земле преходяща. Все идет своим чередом. Вдохни поглубже. Выдохни. Повтори: вдох – выдох. Повтори еще раз». Вы демонстрировали образцовую технику дыхания, правильно сгибая и разгибая позвоночник. Но я был слишком расстроен, чтобы правильно дышать. «Он же должен был познакомить меня сегодня с моим отцом! Почему Бог заставил нас проделать весь этот путь в Монреаль, чтобы я встретился с отцом, если он знал, что отец Макнами умрет в ночь как раз перед этим событием? В этом нет никакого смысла! Это полный абсурд! Наверное, отец Макнами оставил записку с указаниями, что я должен делать дальше. Должен быть какой-то ключ, который все объяснит». Я принялся обыскивать номер. «Ты не найдешь никакой записки, ее нет», – уверенно заявили Вы. «Откуда вы знаете?» – «Ричард Гир знает все, что касается твоей жизни, Бартоломью, потому что Ричард Гир живет в самом центре твоего мозга, в глубине твоего сознания». – «Я не понимаю этого! – возопил я, продолжая искать записку от отца Макнами в его чемодане, в ящиках письменного стола и комода, в шкафу и под кроватями и ничего не находя. – Я не понимаю, почему Бог позволил отцу Макнами умереть всего за несколько часов до того, как он должен был завершить свою миссию? До того, как он познакомит меня с моим отцом? Почему Бог оставил меня одного в Канаде?»

Вы улыбнулись точно так же, как улыбалась мне мама, когда я был маленьким и задавал ей вопросы, которые ставят в тупик детей, но не взрослых – те-то уж точно знают ответы на них. Я имею в виду вопросы типа: почему птицы поют? или почему деревья становятся особенно красивыми, когда теряют осенью листву? или почему люди воюют? или почему от мороженого болит голова? или почему люди всегда смеются надо мной? «Разве ты один? Разве ты не приехал сюда вместе с другими?»

Я подумал над тем, что Вы сказали. Наверное, в этом был смысл, но я ничего не ответил Вам.

«Ты имеешь представление о буддистских коанах?»[18] – спросили Вы. «Нет», – ответил я, хотя смутно помнил, что читал что-то об этом в библиотеке. «На Западе часто ошибочно думают, что коаны – это загадки, которые надо решить, проверка интеллектуальных способностей. Но правильнее рассматривать коаны как короткие истории, побуждающие человека задуматься, но не имеющие однозначного ответа. Их нельзя „решить“ или „понять“, как нельзя решить или понять падающую звезду, львиный рык, запах свежей росы на розах или ощущение теплого песка между пальцами ног. Можно только размышлять по поводу этих вещей и восхищаться тайнами природы. И хотя невозможно „правильно разгадать“ их, думать о них все равно приятно. Далай-лама согласился бы со мной, поверь. Мы с ним друзья». – «Какое отношение имеет все это к тому, что отец Макнами умер как раз перед тем, как сказать мне, кто мой биологический отец?» Вы улыбнулись, как будто я был ребенком. «Ты хочешь, чтобы я „решил“ коан? Я не могу дать тебе ответ. Но очень полезно поразмышлять над вопросом, составляющим самую суть того, что с тобой произошло. Подозреваю, что ты будешь размышлять над ним много лет и это сделает тебя мудрее, обогатит твой жизненный опыт». – «Вы хотите сказать, что все происходящее сейчас – это коан, побуждающий к размышлению, но не имеющий смысла?» – «Он имеет очень глубокий смысл! Но ответа на него нет». – «Вы меня совсем запутали!» – «Нет, ты запутался сам, я тут абсолютно ни при чем». – «И что же мне теперь делать?» – «Вызови „скорую помощь“. Это самое разумное, что можно сделать в тех прискорбных обстоятельствах, которые достались тебе в наследство. Но сначала возьми кредитную карточку из бумажника отца Макнами». – «Что? Как это?» – «Он хотел, чтобы ты совершил это путешествие. Чтобы закончить его, тебе понадобятся деньги. Поверь мне. Это вполне допустимо. Отец Макнами хотел бы, чтобы ты взял кредитную карточку и деньги, которые он отложил для этого путешествия, и завершил его в память о нем. В глубине души ты должен понимать, что это так и есть».