— Она на строительстве стены — сказала Мрига. — У нее совсем неплохо получается.

Она достала свой любимый нож, небольшое лезвие с черной ручкой, уже настолько острый, что им можно было до крови вспороть ветер, смазала его маслом и рассеянно принялась точить. Люди все прибывали на базар. Мимо прошел Ярк-сукновал со своей плоской тележкой. На ней опасно колыхались два больших законопаченных бака с нечистотами, издававшими хлюпающие звуки.

— Не желаете облегчиться напоследок? — ухмыльнулся Ярк.

Мрига покачала головой, улыбаясь в ответ. Рахи сделал непристойное замечание насчет матери Ярка, конец которого Мрига пропустила, так как проходивший мимо молодой мужчина задержался, рассматривая ее работу. Девушка приветливым движением подняла нож.

— У вас есть что-нибудь, нуждающееся в моих руках, милостивый сударь?

Мужчина, судя по всему, заколебался.

— Сколько это будет стоить?

— Давайте посмотрим.

Шагнув ближе, мужчина сунул руку под изношенную тунику и достал короткий меч. Крутя меч в руках, Мрига исподтишка осмотрела его владельца. Молодой, возможно, лет двадцати с небольшим. Одет ни изысканно хорошо, ни слишком бедно. Что ж, возможно, это и к лучшему. В последнее время люди стали жить лучше — результат вливания бейсибского золота. Меч был изъеден раковинами и потемнел от ржавчины, но ковка говорила об энлибарском происхождении оружия. Мрига цокнула, изучая видавшее виды оружие, одновременно пытаясь упорядочить другие впечатления… хоть и облаченная в плоть и изгнанная с небес, богиня обладала чувствами, недоступными простым смертным. Сомнительное лезвие, помнящее о крови. Но какое оружие в этом городе лежало или висело без дела?.. В конце концов, для того оно и предназначено.

— Темным или блестящим? — спросила Мрига.

— Что? — у молодого человека голос был каким-то сырым, словно ломался.

— Я могу отполировать лезвие до блеска, если его требуется выставлять напоказ, — объяснила девушка, — или оставить его темным, если необходимости в этом нет.

Она быстро выучила эту деликатную фразу, когда-то неумышленно отпугнув нескольких потенциальных клиентов, чье ремесло требовало, чтобы лезвия их мечей не привлекали внимания.

— В любом случае кромка будет очень острой. Четыре медных монеты.

— Две.

— Вы полагаете, что имеете дело с правщиком ножниц? Мне приносили свои мечи пасынки, и до сих пор приносят гвардейцы принца. После того, как эта вещица побывает в моих руках, она сможет отрезать одну мысль от другой. Разумеется, предположив, что после этого вы не станете пробовать ее о столы в «Единороге».

Ее слова произвели впечатление на мужчину; все это Мрига прочла по лезвию, хотя оно и не было таким красноречивым, какой обычно бывает сталь.

— Три с половиной, потому что вы мне приглянулись. Но не меньше.

Молодой человек слегка поморщился, несколько испортив произведенное впечатление.

— Ну хорошо, сделай темным. Сколько это займет времени?

— Полчаса. Возьмите пока мой, — сказала Мрига, протягивая «заменитель» — впечатляющих размеров тесак с отделкой из вороненой стали. — Не «потеряйте» его, — добавила она, — чтобы мне не пришлось демонстрировать вам другое мое искусство с помощью вашего.

Опустив голову, молодой мужчина нырнул в густевшую толпу. Рахи произнес что-то, не прибегая к крику, и его слова затерялись в нарастающем гомоне людей, громко нахваливающих рыбу, одежду и золу для стирки.

— Что?

— Тебе когда-нибудь приходилось демонстрировать твое другое искусство? — просопел Рахи ей в ухо.

Мрига улыбнулась. Сивени, которой так долго не молились смертные, начала терять свои атрибуты. И дела обстояли так, что один из них — мастерство общения с острыми предметами — перешел границу, отделяющую богов от смертных, и достался по назначению: Мриге.

— Не лично, — сказала она. — Последний раз нож сделал это сам собой. Просто совершенно неожиданно потерял равновесие… выпал из руки воровки и попал ей прямо в… ну, в общем, попал. Слух об этом разнесся. Теперь таких трудностей больше нет.

Снова появился со своей тележкой Ярк-сукновал. В бочках плескалось.

— Последняя возможность! — сказал он.

— Кастрюли! — закричал Рахи через голову Мриги. — Кастрюли! Покупайте кастрюли! Вы, сударыня! Даже рыб… извините, даже бейсибке нужны кастрюли!

Мрига закатила глаза, а потом принялась точить меч.

* * *

Когда Молин Факельщик сделал достоянием гласности то, что собирается завершить строительство стен вокруг Санктуария, шум радости от появления новых рабочих мест был почти таким же громким, как фейерверк Буревестника. Разумеется, были и более тихие пересуды по поводу того, что на этот раз замыслил старый лис. Некоторые осмеливались заявлять, что эта внезапная деятельность на благо империи связана не столько с желанием сохранить Санктуарий для имперских войск, сколько с тем, чтобы охранить его от них. Однажды, в не столь отдаленном будущем, когда торговля в Санктуарий наладится, когда в городе будет достаточно золота и вновь окрепнут его боги… можно будет захлопнуть ворота, и Молин, стоя на стене, посмеется в лицо императору…

Разумеется, те, кто вел такие речи, делали это шепотом, за запертыми дверьми. Не прибегавшие к подобным предосторожностям лишались языков. Молин не беспокоился по таким пустякам, этим занимались его шпионы. У него и так было много дел, требовавших его личного участия. Надо было умиротворять новое божество, помогать прежним богам закончить свое существование, управлять Кадакитисом и (в другом ключе) бейсой. А также была еще стена.

Организация и руководство строительством сами по себе отнимали много сил. Сначала проекты, по поводу которых много недель велись споры, один, другой, третий и снова первый; затем заказ камня, добыча его в каменоломнях; наем огромного количества людей для перевозки тяжестей, других — для обработки грубых глыб, придания им нужной формы и размера. Надсмотрщики, каменщики, плотники, маркитанты, соглядатаи, обеспечивающие работу системы… Деньги, к счастью, не были проблемой, но время… Все может пойти наперекосяк, — эта мысль не выходила у Молина из головы. Мысленного представления о том, чем станет стена при успешном исходе дел — защитой от ветров и от империи, возможностью власти для него самого и тех, кого он выберет разделить ее с ним, — едва хватало, чтобы выдержать убийственное напряжение. Молин пользовался любой помощью, какую только мог найти, и без зазрения совести выжимал из людей последние соки.

У него не было никаких проблем с совестью и в то утро несколько месяцев назад, когда закладывались первые камни вдоль южного периметра стены и возникли сложности с котлованом под фундамент, вырытым слишком глубоким и неровным. На глыбе необработанного северного гранита были развернуты чертежи, и Молин в разговоре с зодчими мягким голосом ясно давал понять, что, если в ближайшее время все не будет исправлено, те могут считать себя покойниками. В середине этой тихой речи Молин вдруг почувствовал, что кто-то заглядывает ему через плечо. Он не шелохнулся. Этот кто-то фыркнул. Затем изящная рука ткнула поверх его плеча в главного зодчего и чей-то голос произнес: