– Куда это мы сейчас поворачиваем?

– Понятия не имею. И вообще – почему тебя так занимают маршрутные проблемы этого автобуса?

– Я не хочу, чтобы мы опоздали. Ты уверен, что мы движемся прямо в Хайфу?

– Абсолютно.

– Ну вот… таков я. Такая у меня натура – беспокоиться обо всем, как говорят американцы – или съешь меня, или выплюнь. Мое кредо, моя суть – быть откровенным. Искренним.

– Не говори чепухи. Искренность не имеет к этому никакого отношения. Тем более что никто об этом тебя не просит. Ты понимаешь, почему я был против твоего визита к ее родителям? Я боялся, что ты начнешь рассказывать им обо всем, что здесь происходило и происходит, и, верный своей искренности, захочешь объяснить им свое появление… а может быть, тоже начнешь расстегивать рубашку…

– Ты и в самом деле думаешь, что я на такое способен?

– Почему бы нет? Совсем недавно ты показал, что способен совершать изумительные поступки…

– Это Конни. Ей обязан я тем, что обрел новую надежду. И это она была той, что заметила и оценила мой потенциал, когда я оказался там, униженный и пришибленный, доведенный до отчаяния человек… которому она вернула веру в себя. Мне так хотелось бы, чтобы вы встретились. Было бы просто прекрасно, если бы однажды ты и Дина могли на какое-то время поселиться у нас… а ты смог бы увидеть маленького еврейского мальчика, когда он появится на свет… увидеть это чудо… не могу даже сказать тебе, как мне этого хочется. И много есть еще, чего я не могу тебе сейчас сказать… у меня ведь есть обширные планы, связанные с тобой… например вот, это… но погляди, вот наконец и море! Это море похоже на мои планы в отношении тебя – они помогли бы тебе выйти в огромный океан возможностей. Я кое-что предпринял в своем университете… кстати, как у тебя с английским? Ты мог бы начать цикл лекций о терроризме, это именно то, что сейчас надо. Или рассказать им о еврейской истории в свете ценностей иудаизма… уверен, они ухватятся за это, а платят там отлично. А пока мы пожили бы вместе, одной семьей… не можешь ли ты чуточку приоткрыть окно… и тебе дует? Что-то мне не совсем хорошо… подташнивает, как при морской болезни… ты мне так помогаешь… пусть даже заткнул мне рот и заставил замолчать… похоже, что ты не помнишь о существовании такого понятия, как сострадание… неужели ты никогда не задумываешься, через что мне пришлось пройти?

– Папа, хватит уже. Забудь обо всем, переключись… по крайней мере на ближайшее время. Закрой глаза. Сделай глубокий вдох. И попробуй уснуть… я попробую тоже.

* * *

…И бледный молодой человек, столь грубо оторванный от своей работы, этот мыслитель, обдумывающий то, над чем никто и никогда еще не задумывался, размышлявший о вещах поразительных, воспринять которые в состоянии были лишь немногие ему подобные умы, – этот человек смежил ресницы. Он сидел, откинув голову, в стремительно несущемся автобусе, тусклым днем, подгоняемый раскаленным и пропитанным пылью ветром по направлению к горной гряде Кармеля, по дороге, вьющейся серпантином вокруг апельсиновых рощ, то закрывающих, то открывающих вид на залив, в сопровождении бесшумных лимузинов, водители которых, развалившись расслабленно у черных своих рулей, ни на мгновение не задумываются, кого они только что могли увидеть за стеклом автобуса, оставшегося позади, и что это был за человек, который, привалившись к своему отцу (который проглядывался неясной загадочной фигурой), витал в быстро меняющейся череде фантастических мечтаний, автоматически вытирая слезящиеся от ветра глаза; следы этих слез, возможно, каким-то волшебным образом сможет обнаружить лет этак через сто пытливый и дотошный автор биографии, если он толково и ответственно отнесется к своей задаче, проделав для этого, если нужно, путь до Миннеаполиса, чтобы найти полный ответ среди выцветших и высохших старых бумаг о событиях, имевших место в далеком девятнадцатом веке.

* * *

Мы были полностью без сил к тому времени, когда автобус наконец добрался до Хайфы. На выходе отец оступился на ступеньке и некоторое время переводил дух, прислонясь к одной из бетонных колонн терминала, а потом, пошатываясь, поплелся дальше по переходу, в котором эхом отдавались гудки автобусов. Я шел рядом, неся его саквояж. К счастью, Кедми ожидал нас у этого же самого выхода.

– Мы уже не знали, что думать. Что с вами там произошло? Я уже хотел было обращаться в бюро находок. Вы оба выглядите так, словно только что совершили посадку на Луну.

Отец смотрел на него как на пустое место. Он вертел головой, что-то выискивал, потом, не говоря ни слова, покинул нас и исчез в мужском туалете, прятавшемся в бетонной стене пешеходного тоннеля. Кедми весело подмигнул мне:

– Это очень важный для него день. И потому, поверь мне, он так нервничает. Он, похоже, едва дождался всего этого. Все, что мне нужно было, – это еще один день наедине с твоей матерью, чтобы она дозрела до окончательного «да». Но кто же может вас всех остановить. Ладно, пошли, там есть еще полтора Каминки, которые нетерпеливо дожидаются вас.

И он подвел меня к угловому столику кафетерия. В очередной раз я был поражен габаритами Гадди, который сидел рядом с огромной спящей игрушкой – моделью локомотива. Я улыбнулся ему и взъерошил его волосы, но ответной улыбки не получил.

– Мы ведь с тобой старинные приятели по телефону, не так ли, Гадди?

Он кивнул.

Яэль сидела сгорбившись, расслабленная и грустная, в большой серой ветровке, ее гладкое ненакрашенное лицо казалось еще более широким, чем обычно. Я приземлился в кресло рядом с ней. Следует ли мне поцеловать ее? По ее лицу пробегает гримаса, она закрывает глаза. Затем обхватывает мою голову и целует меня. Мне приятно прикосновение ее нежной кожи.

– А кто остался с младенцем?

– Моя мамочка, – ответил Кедми, ухмыляясь.

– А Дина не смогла приехать с тобой сегодня?

– Нет. Решили, что это не самая удачная идея.

– Спорить не стану. Как она там? Давненько я ее не видел.

– Я тоже. Хотя она работает на том же месте.

Кедми снова ухмыльнулся, словно он только что удачно сострил. Яэль улыбается как-то неопределенно. Она хочет что-то сказать, но Кедми буквально затыкает ей рот.

– Тебе есть смысл подсуетиться, Аси, – говорит Кедми, – если хочешь перекусить. Поезд скоро появится. Мы должны закруглиться до этого, согласен?

– О каком поезде ты толкуешь? Что еще за поезд?

– Случайно завалялся тут один. – Кедми хохочет. – Как раз то, что нам нужно. И он довезет вас до Акко. Да расслабься ты. Я пообещал Гадди. Для тебя это будет тоже неплохим развлечением. Остановка в Акко находится совсем неподалеку от здания раввината. Оттуда вы доберетесь до больницы на такси, а потом я заберу вас оттуда в пять, и все будет хорошо. А мне сейчас надо навестить моего подопечного убийцу. Мне ведь тоже не помешает заработать малую толику деньжат, поскольку твой папа не спешит взять меня на содержание…

Сквозь огромное стекло кафетерия я увидел отца, выходящего из мужского туалета. Он казался чем-то смущенным. Покрутив головой, он направился в противоположном направлении. Кедми ухмыльнулся и подозвал Гадди. «Беги и поймай своего дедушку, прежде чем мы его потеряем…»