Версаль кишмя кишит всевозможными авантюристами; количество распутных женщин, мошенников, ростовщиков растет как на дрожжах, что, в свою очередь, побуждает множиться число кабаков, трактиров, постоялых дворов, меблированных комнат… «Этот город напоминает огромную гостиницу. Большинство горожан сдает жилье; оно тут на любой вкус, на любой кошелек, начиная от аристократического отеля „Праведник“, где останавливаются послы, прелаты и высшие чиновники, до ужасающих, населенных самым гнусным отребьем лачуг возле рынка».

Даже те, кто находит небольшую работенку при дворе, на полгода или на квартал, и получает тем самым привилегию селиться «за королевский счет» в дворцовых службах, вынуждены мириться с самыми жалкими бытовыми условиями, поскольку все перенаселено. Одни вынуждены довольствоваться конурой в Лиможском особняке, где «крыша давно уже ни на чем не держится и грозит раздавить постояльцев», другие — ютиться в помещениях Конюшен, или на Охотничьем, или Хозяйственном дворе. Мальчишки, служащие при кладовых, при конюшнях и псарнях, прачки, фонарщики, вертельщики, священники, горничные горничных знатных дам, изготовители шпор, почтари помещаются на чердаках — в крысиных норах без света и воздуха, где «через выходящие на крышу сломанные окна постоянно сочится дождь», где «летом задыхаешься от зноя, а зимой стучишь зубами от стужи».

В этой жуткой картине нет никаких преувеличений. Все ее детали сотрудник «Вестника истории Версаля» Фернан Эврар извлек из нетронутых архивных папок. Ему удалось воссоздать облик неведомого нам Версаля, который своей абсолютной несхожестью с традиционным, жеманным и величественным, порадует поборников «народного» жанра.

Ведь все это кочевое, а потому неуязвимое и неуловимое народонаселение проводит свою жизнь на улице, «ища приключений, шляясь возле богатых домов, скапливаясь вокруг ярмарочных забав, набиваясь в кофейни, пьянствуя, заводя ссоры, бранясь, обмениваясь тумаками, играя в азартные игры, жульничая и воруя… Ни одного дня, а уж тем более ночи, не обходится здесь без скандала, ругани и кулачной драки». Полиция, сама не безгрешная, не смеет вмешиваться; да и что она может сделать против королевских служащих? К тому же среди них есть и пажи…

Какое красивое слово — паж! Мы представляем себе пажей по образу и подобию Керубино[159] у Бомарше: храбрыми, скромными, легко краснеющими и влюбчивыми. Или такими, как их изображают на картинах: в расшитых золотом красивых одеждах малинового бархата они почтительно сопровождают короля или королеву. В реальности они выглядели совсем иначе. Судите сами.

Чтобы быть принятым в пажи, надо было доказать не менее чем двухвековую принадлежность рода к знати; кроме того, требовалось внести шестьсот ливров и тем самым оправдать расходы на одежду, обучение, питание, карманные деньги, медицинский уход в случае болезни — расходы, выдаваемые «с истинно королевской щедростью». Можно было надеяться, что из чистой благодарности эти дети (а пажами становились в десять лет) постараются, по крайней мере, блюсти дисциплину. Как бы не так!

Это были сущие дьяволята: в манеже они дерзят главному берейтору, в спальне бунтуют против дежурной надзирательницы, в столовой протестуют против качества еды, против обслуживания, против «разбойного воровства» дворецкого… Толпой отправляются они в город, чтобы приставать к женщинам, бить прохожих, срывать вывески, разбивать окна, ибо «таковы их обычные развлечения». Однажды компанией в сорок человек они, вооружившись палками, отправляются на улицу Старый Версаль громить бакалейную лавку г-на Ланглуа и «осыпают ударами не только предметы, но и людей».

Пажи портят боскеты королевского парка, ломают трельяжи, они барахтаются в бассейнах, вырывая оттуда клапаны и воруя головки кранов; свои красивые расшитые форменные мундиры они сбывают тряпичнику за несколько су; они бьют королевскую дичь; они чуть что — вытаскивают шпагу; прохожему, чье лицо им не нравится, они угрожают пулей; мирным жителям они внушают такой ужас, что те предпочитают не связываться. Держатели бильярда позволяют им играть в долг; кабатчики, владельцы бань и лимонадчики делают вид, что одобряют их проделки, и сдают им отдельные кабинеты. История целомудренно умалчивает, что именно вытворяли они в этих временных пристанищах, но догадаться нетрудно.

Самое удивительное, что отъявленное и беззастенчивое непослушание проявляется ими (причем проявляется демонстративно!) даже по отношению к королю и королеве, чьими представителями и приближенными эти дерзкие сорванцы имеют высокую честь состоять. По правде говоря, они-то и были первыми революционерами.

Когда Людовик XV запретил им посещать спектакли в зале на Королевской улице, они, нахально явившись, сорвали висевший там приказ о запрете. В ответ на слова часового, что это, мол, приказ самого короля, они заявили, что им на это плевать, и швырнули клочки текста ему в лицо.

Снисходительность к подобным выходкам была безграничной. В новом театре «Монтозье», открытом в служебном здании замка (зал существует и поныне), «господам пажам» были бесплатно предоставлены передние ложи. Но этого им мало, и они выражали свое недовольство, оскорбляя публику, скандаля с часовыми, осыпая плевками посетителей партера, что, опасаясь худшего, бедняги смиренно сносили. Однажды один из пажей вылил на сидевших под его ложей зрителей кувшин кипящего напитка; несчастным, чтобы избежать ожогов, оставалось лишь кидаться в разные стороны и «весело смеяться». Другой наглец дошел до такой извращенной дерзости, что посмел, остановившись у входа в королевскую ложу, грязно обругать королеву.

Нельзя обойти молчанием и ту грандиозную по своим масштабам и взбудоражившую весь Версаль шалость, о которой собрал материал другой сотрудник «Вестника истории Версаля» — г-н Ашетт.

В Малых конюшнях всегда держали кабанов, чтобы кони, которых использовали в кабаньей охоте, привыкали к виду и запаху этих животных. Пажи открыли загон и выпустили в город диких зверей; это произошло в июне 1779 года. Оторопев и не понимая вначале, куда податься, кабаны помчались по улицам кто куда; но вскоре, «когда вслед за ними пустились все бродячие псы, животные впали в ярость. На улицах сама собой разыгралась настоящая охота, только без охотничьих собак. Прилавки и сбитые с ног прохожие летели кувырком». Черная масса из сплетенных звериных тел, сметая все на своем пути, покатилась вдоль главных улиц по направлению к Оранжерее. Многим кабанам удалось убежать в лес, но менее везучие застряли в городе и «оставались там даже спустя месяцев семь». В любой части города можно было на них наткнуться, зная притом, к вящему страху, что многие из них оказались покусаны бешеными собаками.

В самом замке, в знаменитом зале «Бычий глаз», расположенном как раз перед парадной комнатой короля, еще и сегодня на стеклах окон и дверей можно прочесть нацарапанные алмазом имена — имена пажей, что дожидались здесь церемонии вставания и укладывания Его Величества. Им хотелось, чтобы королевский дворец сохранил память о прекрасной поре их молодости. Для тех, кто служил здесь в последние годы Старого режима, эта пора оказалась короткой.