Кроме мясных блюд, у нее отменно получается пирожное наполеон (все в медицинском центре знали, что Шаховской – сладкоежка и питает особую слабость к слоеному тесту), так что, если Леонид Сергеевич не занят сегодня вечером… она могла бы угостить коллегу и даже передать для его супруги рецепт.

Шаховской совсем уже собрался ехать к Лиде и достал трубку, чтобы позвонить ей и узнать адрес, как вдруг мобильник сам завибрировал в его руке.

Это был Борис.

– Приезжай, а? Я тут уже столик занял наш любимый, у окна… Пожалуйста, Леня, очень тебя прошу!

И Леонид Сергеевич, гордясь собственным благородством, поехал к Борису.

…О чем начал жалеть почти сразу же по прибытии.

Конечно, пиво, как всегда у Тараса, оказалось отменное, раки свежайшие, в приоткрытое окошко дул легкий ветерок – то есть вечер мог бы пройти просто замечательно, если б не Борис.

Он то и дело шмыгал носом, много пил, но еще больше, к сожалению, говорил: то обвинял жену, то Шаховского – обещал ведь все устроить, а оно вон как вышло, только хуже стало, – то жаловался на несправедливость жизни вообще.

Хорошо еще, что сидели за маленьким столиком не рядом, а друг напротив друга – иначе Борис обмочил бы ему слезами лацкан нового замшевого пиджака.

Шаховской пил пиво, разделывал раков и хранил мудрое молчание, окрашенное подобающей моменту легкой грустью.

Еще кружечку – и пойду, решил Шаховской. Он просил меня посидеть с ним – я это сделал. Может, еще и к Лидочке успею, время-то детское…

Однако надо же сказать ему на прощанье что-нибудь утешительное. Например, что ни делается, все к лучшему. Или: баба с возу – кобыле легче… Хотя нет, это не подходит. А, вот, вспомнил: если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло!

Шаховской уже раскрыл уста, чтобы поделиться со страдающим другом кстати пришедшей на ум житейской премудростью, а заодно и заказать себе еще одну, последнюю, кружку пива, но тут увидел за окном свою жену.

* * *

Это, без сомнения, была она, его Светка, которая в данный момент должна бы находиться за пятьдесят километров отсюда, в деревне у матери.

Мало того, что жена оказалась здесь, в городе, она еще напялила на свои пышные телеса самое дорогое и красивое шелковое платье, то самое, с волнующими малахитовыми переливами, которое Леонид Сергеевич сам, лично, приобрел для нее в Питере, в одном из бутиков на Невском проспекте.

Зоркий глаз Шаховского различил также зеленые искорки – изумруды – в ее маленьких ушах под высоко подобранными светлыми волосами и на гладкой, полной, белой руке, благоухающей (обманутый супруг знал это!) другим его подарком, безумно дорогой «Шанелью № 5».

А другую руку Светки держал – нет, тискал, прижимал к себе! – наглого вида молодой брюнет, косящий под латиноамериканца: тонкий, высокий, оливково-смуглый, с тончайшими усиками над бесстыже оскаленными белоснежными зубами.

Леонид Сергеевич мог хорошо рассмотреть и жену, и наглого брюнета оттого, что эти двое, ничего и никого не замечая, остановились на противоположной стороне переулка, прямо напротив окна пивной, и принялись целоваться.

– Эй, ты чего? – Борис наконец отвлекся от своих переживаний и обратил внимание на то, что друг его сидит в полной неподвижности, с открытым ртом, весь багровый, и молча пучит глаза на что-то происходящее за окном.

Шереметьев привстал со своего места и, отодвинув занавеску, тоже посмотрел на улицу.

– Надо же, – пробормотал он некоторое время спустя, – Светка… А, все они…

Но, взглянув еще раз на неподвижного Шаховского, ничего больше говорить не стал.

Как и всякий страдающий человек, внезапно узнавший, что ближнему его в данный момент хуже, чем ему, Борис почувствовал некоторое облегчение.

С сочувственным вздохом он отставил подальше пустую кружку с эмблемой пива «Невское» и пододвинул к себе полную.

По традиции такие истории должны оканчиваться свадьбой главных героев.

Некоторые добросовестные авторы еще и прилагают подробное описание нарядов и украшений, а также праздничное меню.

Мы также поступили бы в полном соответствии с традициями, рассказав и о лиловом, с отделкой из аметистов, платье невесты, и о белом смокинге жениха, и о том, как трепетал от важности и ответственности молодой шафер.

Отметили бы мы и прекрасную безоблачную июльскую погоду, внезапно перекинувшуюся в сильнейшую грозу, отчего все званые и незваные гости разбежались из парка на берегу Цюрихского озера, где, в соответствии с новомодными веяниями, проходила главная свадебная церемония.

В результате грозы новобрачные остались, к огромному своему удовольствию, одни, хотя и вымокли до нитки…

Мы рассказали бы об этих и о многих других вещах – но, к сожалению, не были мы на свадьбе. Как-то не довелось нам тем летом погостить в Швейцарии.

Зато мы можем описать события, произошедшие в школе, где раньше работала Аделаида, семью месяцами позже.

И уж об этом-то мы расскажем охотно и во всех подробностях, ибо сами являлись непосредственными свидетелями и участниками случившегося.

Началом (или отправной точкой, как кому больше нравится) завершающей части нашей правдивой истории можно считать декабрьский педсовет по поводу окончания первого учебного полугодия, когда завуч по воспитательной работе, женщина пышная и громогласная, несколько похожая на народную артистку Нонну Мордюкову, поднялась и сказала…

…Итак, на декабрьском педсовете по поводу окончания первого учебного полугодия завуч по воспитательной работе, многозначительно приподняв соболиную, с гордым изломом, левую бровь, сказала:

– А вы знаете, что дети вместо обычной новогодней дискотеки затевают какой-то карнавал?

Все промолчали. Никто не хотел признаваться в собственной неосведомленности, особенно завуч старших классов – дети-то были ее, девяти-, десяти– и одиннадцатиклассники.

Одна завхоз, нимало не смутившись, кивнула.

– А что тут такого? – осведомилась она, глядя на временно исполнявшую обязанности директора Марию Александровну. – Карнавал – дело хорошее, веселое. Глядишь, и безобразий поменьше будет, чем на дискотеке.

Мария Александровна, в недалеком прошлом – завуч по начальной школе, хотя и исполняла после отъезда Аделаиды Максимовны в Швейцарию директорские обязанности, все же настоящим директором не являлась и не ощущала себя таковым.

Гороно в любой момент могло прислать в школу человека со стороны (как это чаще всего и делалось), и оттого Мария Александровна не хотела брать на себя какую-либо ответственность, не посоветовавшись предварительно с коллективом.