Выступление было приурочено ко дню отбытия Петра III на театр военных действий с Данией. Но, как часто случается, в самый ответственный момент цепь непредвиденных случайностей вывела события из-под контроля, и они покатились по новому руслу. Накануне переворота был арестован один из заговорщиков, капитан Петр Богданович Пассек – руководитель одной из «фракций», знавший имена всех вожаков мятежа.

Его арест точно подтверждал народную поговорку: шила в мешке не утаишь. Слишком много нижних чинов оказалось уже посвящено в секрет, и рано или поздно кто-то неизбежно проболтался бы. Так и произошло.

После угрозы ареста императрицы среди гвардейских солдат распространились слухи об опасности, в которой находится Екатерина, и высказывались предложения двинуться на Ораниенбаум спасать «матушку». 26 июня капитаны Пассек и Бредихин посетили Дашкову, чтобы посоветоваться: им становилось уже трудно удерживать рядовых от волнения. По словам княгини, она заверила «молодых людей», что никакой угрозы для жизни Екатерины нет.

На следующий день, 27‑го, один из встревоженных капралов нашел Пассека и сообщил, будто императрица исчезла. Капитан попытался его успокоить, тогда недоверчивый солдат направился к другому офицеру, чтобы поделиться новостью. Поручик П.И. Измайлов, к которому обратился служивый, в заговоре не состоял. Он немедля донес о случившемся майору П.П. Воейкову, тот – полковнику Ф.И. Ушакову. Последний направил сообщение императору в Ораниенбаум, а пока, от греха подальше, посадил изобличенного Пассека под арест.

В письме Понятовскому Екатерина так отзывалась о мужественном хладнокровии заключенного: «Капитан Пассек выделялся своей выдержкой. Оставаясь двенадцать часов под арестом, он до моего появления в их полку не стал поднимать тревоги, хотя солдаты открывали ему и окно, и дверь, а сам он каждую минуту ждал, что его повезут на допрос в Ораниенбаум… Приказ везти его прибыл уже после моего приезда»391.

В автобиографической записке, посвященной перевороту, наша героиня уточнила, что Пассек «оставался в заточении», дабы «ничего не испортить» – «весь полк был бы поднят на ноги и могли бы запереть весь город, чтобы его искать»392.

К счастью для заговорщиков, Петр III ограничился арестом подозреваемого, приказав отложить допрос до своего возвращения в столицу. По сведениям Рюльера, император отвечал приближенным, настаивавшим на скорейшем дознании: «Это дураки»393. Нетрудно представить, как развернулись бы события, будь один из главарей мятежников вовремя приведен к ответу. Последовали бы аресты, на которые гвардия могла ответить открытым выступлением. Пролилась бы кровь. Но Проведение хранило заговорщиков. Легкомыслие, в котором Екатерина так часто обвиняла мужа, победило наследственную подозрительность императора, и он решил, что заговор подождет.

ПРОМЕДЛЕНИЕ – ЗАЛОГ УСПЕХА?

Тем временем счет шел уже на часы. Пассека арестовали 27 июня около 8-ми вечера. Весть об этом немедленно распространилась по полкам. Григорий Орлов отправился оповестить Панина и нашел его у Дашковой. Екатерина Романовна, правда, утверждала, что Орлов искал именно ее и застал в гостях Никиту Ивановича.

По своему обыкновению, Панин решил, что торопиться некуда. Надо разузнать, не совершил ли капитан какого-нибудь служебного проступка. С этим он и отправил Орлова восвояси. К немалому огорчению племянницы, горевшей жаждой деятельности. Панина вообще часто обвиняли в медлительности. Никита Иванович предпочитал сперва все обмозговать, семь раз отменить… Черпавший сведения в его окружении Рюльер так воспроизводил логику вельможи: «Если бы и успели взбунтовать весь Петербург, то сие было бы не что иное, как начало междоусобной войны, между тем как у императора в руках военный город, снаряженный флот, 3 000 собственных голштинских солдат и все войска, подходившие для соединения с армией… Императрица не может приехать прежде утра… и не поздно было бы условиться в исполнении заговора на другой день»394.

Панин мыслил как истинный елизаветинский вельможа – тише едешь, дальше будешь. Но одно дело – дипломатическая сфера, а другое – заговор. Здесь выигрывал тот, кто быстрее ориентировался в менявшейся обстановке.

По словам Дашковой, она постаралась избавиться от дяди, а когда он удалился, вышла на улицу и направилась к одному из заговорщиков – Николаю Рославлеву, премьер-майору Измайловского полка. Тут ей повстречался Алексей Орлов, которого она до этого якобы не знала, но по наитию окликнула. Сцена разговора Екатерины Романовны с сидевшим на лошади капитаном преображенцев (французские авторы с легкой руки Рюльера часто именовали его «солдатом») не раз подвергалась издевательским комментариям исследователей. Уж очень по-фельдмаршальски вела себя юная мятежница.

Пощадим самолюбие мемуаристки и обратим внимание на два любопытных момента в ее пламенной речи: «Скажите Рославлеву, Ласунскому, Черткову и Бредихину, чтобы они сию же минуту отправлялись в Измайловский полк и оставались при своих постах с целью принять императрицу в окрестностях города. Потом вы или один из ваших братьев молнией летите в Петергоф и от меня просите государыню немедленно сесть в почтовую повозку, которая уже приготовлена для нее, и явиться в лагеря измайловских гвардейцев: они готовы провозгласить ее главой империи и проводить в столицу».

Прежде всего, заметим, что Дашкова называет Екатерину «главой империи», а не «самодержицей». Значит, разногласия между дядей и племянницей о том, кем должна стать императрица, уже были урегулированы. Второй момент: перечисленные заговорщики должны отправиться не непосредственно в Измайловский полк, а в «лагеря» измайловцев под Петербургом, иначе они никак не могли бы «принять императрицу в окрестностях» и «проводить ее в столицу». Туда же намеревалась прибыть и княгиня: «Может быть, я сама приеду и встречу ее».

«Скажите ей, – продолжала Дашкова, – что дело такой важности, что я даже не имела времени зайти домой и известить ее письменно, что я на улице и изустно отдала вам поручение привезти ее без малейшего замедления»395. Рюльер, а вслед за ним и другие французские авторы ставили Алексею Орлову в вину то, что он не передал императрице записки от Дашковой. «Один из сих братьев, – писал дипломат, – отличавшийся от других рубцом на лице от удара, полученного во время драки, простой солдат, который был бы редкой красоты, если бы не имел столь суровой наружности, и который соединял проворство с силою, отправлен был от княгини с запиской в сих словах: “Приезжайте, государыня, время дорого”. …Означенный Орлов… разбудил свою государыню и, думая присвоить своей фамилии честь революции, имел дерзкую хитрость утаить записку княгини Дашковой и объявил императрице: “Государыня, не теряйте ни минуты, спешите”»396.

Странный упрек, ведь княгиня сама признавала, что не писала подруге[14]. Любопытно, почему? Неужели нельзя было вернуться в дом и чиркнуть пару строк? Или, на худой конец, передать послание через час с Федором Орловым, вновь заглянувшим к Екатерине Романовне? Рискнем предположить, что Дашкова поступила так по той же причине, по которой не поехала утром встречать императрицу за город. Ее горячий энтузиазм имел свои пределы. Будь посыльный схвачен вместе с письмом – и княгине не удалось бы отпереться от участия в заговоре[15].