То, сколь сильно эллинизм влек к себе иудеев и влиял на них, заметно и в образе другого еврея, философа, рожденного за поколение до Иосифа Флавия – правда, рассмотреть этот образ сложнее. Речь идет о Филоне Александрийском (его иудейское имя звучит как Джедедайя). Родился он примерно в 25 году до нашей эры, а умер где-то в 50-х годах уже нашей – и тем самым отчасти стал современником Иисуса и апостола Павла [9]. Известно, что он однажды побывал в Риме – вместе с делегацией александрийских иудеев, пришедшей к императору Калигуле (Гаю) с просьбой решить спор между ними и александрийскими греками. Филон описал это событие в своей книге «Посольство к Гаю», часть которой сохранилась до наших дней. Но все остальное о его жизни известно нам лишь из трудов Иосифа Флавия [10].

Сочинения Филона – это по большей части пространные комментарии к греческой версии Пятикнижия, написанные в свете воззрений греческой философии, главным образом учений стоиков и платоников. Свои труды Филон писал на литературном греческом, как и Иосиф Флавий, а Библию, в отличие от раввинов, толковал аллегорически: патриархи представлялись ему философами, опередившими свое время, и, скажем, запреты, касавшиеся пищи, он толковал как метафоры, призванные для выражения различных духовных и нравственных реалий, и тем самым выводил их смысл далеко за пределы буквального, – хотя он, тем не менее, настаивал на том, что соблюдать эти запреты необходимо. Его труды в частности были попыткой объяснить иудаизм неевреям, проявлявшим интерес к иудейской религии и мыслившими в философских категориях. Но если взглянуть в целом, мы увидим, что его произведениям предстояло обрести важную роль не в иудаизме, а в христианстве: они в высшей степени повлияли на Оригена (185–254) и Климента Александрийского (ок. 150–215).

Именно к Филону восходит идея о том, что греки многое заимствовали из Еврейской Библии: Платон читал Моисея! Да, исторически это невероятно, и все же именно такие представления имели место в те времена, когда жил и творил Филон, и благодаря им раннехристианские литераторы могли с полным правом обращаться к философии в любых спорах о доктринах, восходящих к Библии, особенно тех, в которых затрагивался статус Иисуса как Сына Божьего. Обращались они и к идее Филона о логосе («слове»), принципе божественной премудрости, неотъемлемо присутствующей в мире – и через нее объясняли, почему Иисус уже существовал прежде сотворения вселенной как «слово» Божье – как в Евангелии от Иоанна 1:1–18. Так что во многих, и очень важных аспектах, Филона можно считать отцом поздней христологии и доктрины о природе Христа, хотя сам он был ортодоксальным иудеем и, насколько нам известно, лично не общался ни с кем из ранних христиан.

Аллегорический стиль толкований Филона ясно виден на примере фрагмента, приведенного ниже, – пассажа из его труда «О переселении Авраама». Его предваряет соответствующий библейский рассказ.

Филон не отрицает, что описываемые события произошли на самом деле, но для него имеет значение то, что они символизируют общие истины о человеческой сути и особенно о ее внутреннем устроении. Авраам – символ души в ее странствиях. Мы увидим, что этот подход к толкованию Библии в значительной мере повлиял и на иудаизм, и (в еще более великой степени) на христианство, особенно на толкователей в Александрии, родном городе Филона.

Греческий язык играл в Римской империи роль лингва франка, и весь Новый Завет написан именно на нем. Это был не классический греческий Платона или Фукидида, а «общий греческий», ставший известным как койне – форма классического языка, которая развилась за несколько столетий и отделила средиземноморский мир I столетия нашей эры от золотого века Афин. В слове «общий» есть и плюсы, и минусы: с одной стороны, он был универсальным, единым для всех знавших его людей, а с другой стороны, то был язык простонародья, на порядок, а то и на несколько порядков уступавший чистой литературной норме [11].

По сравнению с древнегреческим в койне произошло много мелких изменений, и в большинстве из них отражена склонность к упрощению – устранению грамматических сложностей – и к приведению к стандартам: многие окончания существительных и глаголов были склонны сокращаться, предложения все чаще соединялись простым «и», а не обилием нюансированных наречий и частиц, свойственным языку эпохи классической античности. У цели этих перемен была одна основа: сделать так, чтобы двое людей, для которых греческий не был родным, могли общаться.

Но даже в койне, упрощенной версии древнегреческого языка классической эпохи, можно было делать ошибки – и в речи, и на письме. Если взглянуть на Новый Завет, мы увидим, что в греческом, на котором написано Евангелии от Марка, много недостатков по сравнению, скажем, с греческим языком Евангелия от Луки – в последнем случае он намного изящнее, по крайней мере когда Лука не копирует Марка, а сочиняет свободно, как в предваряющем прологе (Лк 1:1–4). А в Книге Откровения греческий часто несомненно неправилен, с грамматическими ошибками, заметными по любым стандартам. Почти с абсолютной уверенностью можно сказать, что автор намного лучше владел семитским языком – возможно, арамейским, – чем греческим в любой его форме.