'Что она тут делает?! И еще в этом наряде?!'.

Ответ мне дал брошенный взгляд на дворян, в данный момент рассматривающих меня и моих людей. Одним из трех дворян - охотников оказался тот самый Уильям Верней, которого я так удачно ссадил с лошади на улице Менял. Мы только успели обменяться злобными взглядами, а напряженность и тревога уже витали в воздухе. Рожки смолкли, а следом замолчали собаки. Я бросил по быстрому взгляду на каждого из дворян, сидевших в седлах по обе стороны от Вернея. Справа от него сидел на лошади худощавый мужчина в темно-синем камзоле. Его глаза осторожно и цепко сначала осмотрели меня, потом моих людей. По левую сторону от Вернея, слегка покачиваясь в седле от выпитого вина, сидел молодой и довольный жизнью дворянин, в яркой и богатой одежде. По его веселой ухмылке, было ясно, что до него еще не дошло происходящее.

За их спинами маячило четверо дворян - прихлебателей, с потертыми лицами и в таких же потертых камзолах. Следом за ними, полукругом выстроились шестеро вооруженных мечами и кинжалами воинов в кольчугах, а уже в самом конце маленькой колонны находились три егеря в зеленых куртках с луками за спиной. Как я, так и Верней, мы никак не ожидали друг друга встретить на этой пыльной дороге. Но благодаря моей интуиции я был в наиболее выгодном положении, поэтому позволил сделать противнику первый ход. Тот несколько мгновений сидел в седле в напряженном ожидании моей реакции, а, не дождавшись, очевидно, решил, что я струсил. Иначе никак нельзя было оценить его последующие действия. После того как растерянность и страх исчезли с его лица, он гордо вздернул подбородок, подбоченился и громко крикнул:

- Господа!! Я думал, что наша охота подошла к концу, но это не так!! Приглашаю затравить вас еще одного зверя!! Ату!! Ату их!!

Собаки, услышав команду, рыча, стали рваться со своих створок. Два собачника, в темно-коричневых кафтанах псарей, с трудом сдерживая их, бросали вопросительные взгляды на своих хозяев. У молодого дворянина при этих криках с губ медленно сползла улыбка, а вместо нее на лице проступило смятение. Он явно ничего не понимал. Зато другой дворянин с цепким взглядом, похоже, все понял с первого раза, но решил пока остаться в стороне. А Вернея, похоже, несло дальше, словно лошадь, закусившую удила. Привстав, он полуобернулся к телохранителям, ехавшим сзади, и скомандовал:

- Взять их!! Ату!!

- Ату их!! - тут же подхватили его крик полупьяные лизоблюды. - Ату!!

Солдаты нерешительно тронули лошадей, все еще не понимая, что это: пьяная шутка или действительно приказ к атаке, но все их сомнения разрешил один из них, телохранитель Вернея, сопровождавший его в той поездке. Он узнал меня с первой секунды и теперь ему, словно злобному псу, рвущемуся с поводка, не хватало только команды хозяина. Получив ее, он взревел, наподобие раненого быка, затем выхватил меч из ножен и послал лошадь вскачь. Остальные солдаты, подражая ему, выхватив мечи, помчались следом за ним, но только они пришпорили лошадей, как с лица Вернея начала сползать злобная ухмылка, затем я увидел, как округлились от испуга глаза молодого дворянина, и проступила растерянность на лицах солдат. Они все вдруг неожиданно увидели смерть, сидевшую в каждом из четырех арбалетных болтов, направленных на них. До этого момента все могли видеть только два, разряженных и висевших у лук седел, арбалета. Мой и Джеффри. Кто из них мог предположить, что у слуг этого дворянина окажется дорогое оружие, но что еще хуже: взведенное и готовое к бою.

- Стреляй!! - заорал я.

Арбалетные стрелы, с тяжелым гулом, ввинтились в воздух. Телохранитель Верлея умер первым, вылетев из седла, с болтом в глазнице, скакавший рядом с ним телохранитель обвис в седле со стрелой в груди. Мчавшийся следом за ними воин, получив болт в грудь, зашатался, затем выронил меч и стал слепо хвататься за гриву лошади, пытаясь удержаться на ней. Четвертая стрела ударила в лошадь. Конь истошно заржал, споткнулся, а затем рухнул на землю. Наемник, за секунду до того, как упал конь, успел высвободить ноги из стремян и выбросить свое тело из седла, но, к сожалению, упал неудачно, под копыта другой, набегавшей сзади лошади. Дикий вопль, полный животной боли, вырвавшийся из его груди, уже в следующую секунду оборвался, перейдя в булькающий хрип. Наперерез двум оставшимся солдатам бросились Джеффри и Ляо. Воздух тут же наполнился хриплыми криками, лязгом железа и звоном мечей. В этот самый момент двое из трех егерей, до этого только наблюдавшие за схваткой, сделали попытку выправить положение, схватившись за луки. Но только самый быстрый из них натянул тетиву, как получил в грудь арбалетный болт и с коротким стоном, упал лицом на лошадиную гриву. Второй 'зеленый камзол', решил не искушать судьбу и сразу опустил лук. Стрелком был Хью - арбалетчик, который своим мастерством только что подтвердил данную ему кличку. Он, как никто другой, сразу понял преимущество рычага для натяжения тетивы и за прошедшую неделю основательно набил руку в работе с 'козьей ножкой'.

Двое наемников, сообразив, что помощи ждать больше неоткуда, бросили мечи на землю и закричали:

- Сдаемся!

Я наблюдал на всей протяженности схватки с каким-то отстраненным интересом, словно та был своеобразной прелюдией перед финальной сценой спектакля, ради которой я здесь находился. Когда короткий бой закончился, наступил мой черед выйти на эту своеобразную сцену. Найдя взглядом глаза Вернея, который в этот момент, как завороженный, смотрел на агонию умирающего солдата, раздавленного лошадью. Из груди умирающего воина рвались булькающие хрипы, а тело мелко подергивалось, словно в такт бьющей из горла алой струи. В другое время я бы соответственно отнесся к этой отвратительной картине смерти, но не сейчас. Мне нужен был Уильям Верней. Не спуская с него глаз, я вытащил меч из ножен и тронул поводья. Конь шагом пошел вперед, осторожно обходя убитых и раненых. Неожиданно заржала испуганная лошадь, до этого косившая налившимся кровью глазом на свесившееся мертвое тело своего хозяина, а за ней следом жалобно заскулили собаки. Они больше не рвались с поводков, а жались к ногам псарей, которые выглядели не лучше своих животных, только что не выли от страха. Нервное ржанье лошади или скулеж псов словно разбудили Вернея, впавшего в прострацию. Увидев меня, медленно приближающегося к нему, его лицо приняло жалкое и растерянное выражение.

Какая-то часть меня, сейчас испытывала глумливое состояние от его беспомощности и страха, и все равно ей было этого мало, ей хотелось, чтобы тот боялся еще больше. Даже не больше, Уильям Верней должен был сейчас визжать от страха. Я смотрел на его все более бледневшее с каждой секундой лицо, наливаясь ненавистью и упиваясь чужим страхом. Ненависть была тяжелой, застилающая глаза багровым туманом, заставляющая забыть обо всем на свете, кроме жгучего и вместе с тем сладостного чувства мести. Когда она заполнила меня до краев, и я почувствовал, что рука моя не дрогнет, я тронул поводья, посылая лошадь вперед. Несколько мгновений Верней смотрел на обнаженный меч в моей руке, а затем, с искаженным от страха лицом, рванул поводья, разворачивая лошадь. Не успел его конь набрать скорость, как я его настиг. В этот самый миг ненависть смешалась с диким азартом и вылилась в торжествующем вопле, заставив Вернея повернуть ко мне голову. Его лицо представляло собой маску неприкрытого панического страха. Я был уже готов опустить меч на его голову, но чувство гадливости и брезгливости при виде этого патологического труса не дали мне просто так прирезать гнусную тварь и я воскликнул: