— Клянусь… это Наташина… — Голос дрожал, глаза наполнились слезами. Что они за люди? Что они творят со мной? Лишают меня единственной надежды, единственной ниточки, ведущей к моей девочке. — Не может быть, чтобы кто-то связал точно такие же. Наверное, Шейла просто не ту пряжу вам дала. У нее столько мотков, целая корзина. — Я была готова на коленях умолять их поверить мне.

— Мы не исключили и такую возможность, поэтому провели тест на ДНК частичек кожи с пинетки. — Ламли умолк и пожевал губами, будто с трудом удерживал на языке слова, которые собирался швырнуть мне в Лицо. Его коллега пододвинул ко мне еще один листок с такими же туманными фразами. — Мы надеялись, что результаты совпадут с ДНК-тестом волоса вашей дочери.

— И?.. — Я справилась с дрожью в голосе. Пусть не думают, что я волнуюсь, это лишь усилит их подозрительность.

— Результат отрицательный, миссис Варни. Ничего общего. Пинетка не принадлежит вашей дочери.

«Откуда вы все знаете? — думала я. — Откуда такая уверенность в том, что именно вы правы, а я ошибаюсь?»

Я вышла из магазина. Моя девочка пропала. Ее не было в машине. Ее нигде не было. Кто-то бежал к выезду с парковки… Я нашла пинетку…

— Кстати, о магазине, миссис Варни. Давайте-ка разберемся с тем пирогом…

— Вы и пирог мне подсунете в пакете? Боюсь, я его не узнаю, — должно быть, он слегка заплесневел за столько месяцев.

Я упала головой на стол, стукнувшись лбом о его край, и шумно выдохнула. Констебль Миранда, вмиг оказавшись рядом, принялась гладить меня по спине — думаю, хотела предупредить об осторожности, ведь каждое мое слово могло обернуться против меня. Полиция не раз арестовывала невинных людей, арестовывала за преступления, которых они не совершали. Детектив Ламли с помощником подмечали все симптомы моего отчаяния. Сложив их, в сумме они получили бы неопровержимую улику и с радостью защелкнули на мне наручники. Только вот… за какое злодеяние? Что я такого совершила, чтобы бросать меня за решетку? В чем они пытаются меня обвинить? Как можно украсть собственного ребенка?

— В заявлении от четвертого января вы сообщили, что заехали на стоянку супермаркета, и указали на плане точное место парковки своего автомобиля. Припарковавшись, вы взяли сумочку и направились в магазин, чтобы купить пирог для предстоящего визита к родителям мужа. Ваша дочь Наташа спала, и вы оставили ее в машине. За пирог вы расплатились наличными в экспресс-кассе, после чего вернулись к автомобилю и обнаружили, что ребенка там нет. — Взгляд натасканной ищейки воткнулся в меня.

— Все верно.

— В таком случае, миссис Варни, объясните, почему в супермаркете зафиксирована оплата пирога вашей кредитной картой «Виза» через двадцать минут после того, как вы, согласно вашему заявлению, купили пирог за наличные.

Объяснить… А как объяснить детективу Ламли и его бессловесному коллеге, что я заплатила за пирог дважды? Да они тут же сделают стойку, почуяв добычу, когда услышат, что сидящее перед ними жалкое существо во второй раз покупало пирог, вместо того чтобы звать на помощь, звонить в полицию, бросаться на поиски своего пропавшего ребенка.

— Это вышло случайно… Она снова просканировала пирог, а я только хотела ей сообщить…

— Кому? — рявкнул Ламли.

— Девушке… Кассирше.

— Сообщить о чем?

— О Наташе… Что она пропала.

— Однако не сообщили. Почему?

— Потому что… — Я накидывала петлю на собственную шею, но выбора не было — Ламли ждал от меня правды. — Потому что решила, что я ошиблась! Кассирша ткнула сканером в пирог, сняла код… все как обычно… как будто совершенно ничего не произошло. Как будто я только что зашла в супермаркет за пирогом, а пустая машина мне просто почудилась. Понимаете, я не хотела верить в этот кошмар и убедила себя, что Наташа спит себе в машине, пока я покупаю пирог.

— В первый раз покупаете? — уточнил Ламли.

— Да! Я покупаю пирог, а Наташа спит в машине.

— А на самом деле вашего ребенка в машине уже не было, а вы во второй раз расплачивались за покупку.

— Да.

Как я себя ненавидела. Хотела ведь сообщить кассирше о том, что у меня украли ребенка. Она бы сразу позвонила в полицию… Но я ей ничего не сказала. Это была моя первая ошибка.

— Откуда такая путаница в голове, как по-вашему, миссис Варни? Вы купили пирог — в первый раз, — подошли к машине и увидели, что дочь исчезла. Что же заставило вас подумать, будто ребенок по-прежнему спит в машине, пока вы во второй раз покупаете пирог?

Я сглотнула слюну. Закашлялась. Констебль Миранда пододвинула чашку, но чай был ледяной, и я не стала пить.

— Не знаю, — просипела я наконец. — Я очень устала. Всю ночь не спала. В голове был туман.

— А почему вы не спали всю ночь? — Ламли откинулся на спинку стула, тот жалобно заскрипел. Детективу, должно быть, приходилось покупать одежду очень больших размеров в специализированных магазинах.

— Наташа плакала, я не могла ее успокоить.

«Неужели предчувствовала, что с ней назавтра случится? Может, поэтому и заходилась в крике?»

— Такое часто бывало? Она вообще плохо спала или та ночь скорее исключение?

— Почему… спала?

— Потому что речь идет о том периоде, когда ваша дочь пропала. Ничего иного я не имел в виду. Итак — она хорошо спала?

Я кивнула, а Ламли с помощником вдруг принялись что-то бешено строчить в блокнотах. Бросив взгляд на коллегу, Ламли снова обратился ко мне:

— Миссис Варни, согласно отчету патронажной сестры, с ноября, когда родилась ваша дочь, вы звонили или вызывали сестру тридцать семь раз и в основном жаловались на то, что у ребенка проблемы со сном и он часто плачет. Наташа часто плакала, миссис Варни? Она ведь была совсем крошкой. Новорожденным младенцем. Все младенцы плачут.

«Не была! Она и сейчас совсем крошка!» — завопила я беззвучно.

— Вам случалось когда-нибудь причинить вред дочери за то, что она долго плачет или не засыпает?

Я уставилась на Ламли ледяным взглядом. Ну нет. Этот номер у них не пройдет. Моего ребенка украли!

— К примеру, трясли ее или зажимали ей рот? Быть может, накрывали подушкой лицо на пару секунд, чтобы немного отдохнуть от ее плача, а однажды самую капельку переусердствовали? — Ламли лег грудью на стол, дохнул на меня запахом кофе. — Так все и было, миссис Варни?

Собравшись с силами, которых, если честно, почти не осталось, я тоже подалась вперед, нос к носу с Ламли.

— Я не убивала свою дочь, если вы на это намекаете, инспектор. А беседую с вами вот так спокойно, вместо того чтобы закатить истерику, только потому, что у меня нет желания даже просто дышать. Если бы вы знали, какой это труд — заставлять себя жить, вы забрали бы свои слова обратно. А если бы вы были способны на сострадание, то позволили бы мне уйти домой, к мужу, оплакивать своего ребенка.