Ну что делать? А когда давали «Травиату», Нина с утра начинала подкашливать. Ясное дело, ей же вечером от чахотки умирать. Ника понимала, что мать – талант. И талантов в доме вокруг девочки было много, а матери – не было. Оставалась еще бабушка. Но бабушка есть бабушка. Она не мама. Хотя Ника и видела, что Тамара Георгиевна ее понимает, иногда даже поддерживает молча или какими-то жестами, только это – все равно не мама.

Обо всех своих переживаниях Ника без остановки рассказывала Киту. Он, в свою очередь, говорил про себя, про сестренку, про маму-медсестру, тихую и работящую. И про отношения в семье. Мама воспитывала их одна, и, конечно, было непросто, но всегда в семье царило хорошее настроение; ощущались чувство локтя, поддержка. Поэтому Кит и в училище пошел, – нужно было профессию получать, матери помогать.

– Так тебя же в армию заберут?

– Конечно, заберут. Отслужу как положено. И матери легче будет, все-таки им вдвоем с Аленкой меньше надо. Ну, а уж я вернусь, заживут они, ни в чем себе не отказывая, уж я постараюсь.

На маленьких полустанках Кит с Никой выскакивали на перрон немного пройтись, подышать свежим, уже почти морским воздухом. Мимо сновали торговки, предлагающие кто – горячую картошечку, кто – соленые огурчики. Ника с Китом видели только друг друга и огромные южные звезды.

– Ника, хорошая ты девчонка, настоящая.

Кит взял Нику за руку.

– И ты настоящий, Кит, я таких еще в своей жизни не встречала. Хочешь, я тебя из армии ждать буду? Письма тебе писать. Хочешь? Я знаешь, какие сочинения пишу, у меня и по русскому, и по литературе одни пятерки.

– Глупенькая ты еще и маленькая. Тебе десятый класс надо заканчивать, в институт поступать. Столько всего еще впереди. Сама не знаешь. – Никита не выпускал Никину руку, теребил ее пальцы и все говорил, говорил: – Я тебе сам напишу. Ты же мне адрес дашь? А через два года обязательно встретимся. Там и посмотрим. Знаешь, ты мне всю душу разбередила. Только не стригись наголо больше. Ты на самом деле очень красивая, не уродуй себя. А то, что в семье неприятности, так это у кого их не бывает.

– А у тебя?

– Э-э, не сравнивай. Я без отца вырос; этого, знаешь, никому не пожелаешь. У меня все совсем другое. Не думай, что ты одна несчастная, а у других все замечательно. Это как посмотреть. Все от человека зависит. Взгляд на жизнь измени. И домашних перестань расстраивать. Сама ж говоришь, мать – достояние страны. Ну так страну пожалей!

Все три недели в Коктебеле Ника была счастлива. Нина с Тамарой ее не узнавали. Отрос ежик, Ника наконец сняла холщовые штаны, надела сарафан. К концу отдыха она превратилась в миловидную девушку. Правда, немного романтически задумчивую. Она все время думала о Никите, вспоминала их прогулки по ночному перрону, разговоры под южными звездами и ничего не находила прекраснее этого. Жизнь приобрела смысл.

В конце концов, Ника начала рваться домой: а вдруг он уже написал, вдруг ждет ее ответа. Хотя она понимала, что он тоже не добрался еще до дома, да и где гарантия, что он напишет вот так сразу. Образ Никиты потихоньку стирался из памяти, остались только лучшие черты, и то, что сначала смущало (например, достаточно сильный налет провинциальности), она из своей головы выбросила.

– Бабуль, я смотрю, ты уже тоже домой собралась. И как это ты всегда шерсть умеешь просчитать? Как довяжешь последний носок, значит, на поезд пора.

– Ника, я вяжу шарфы, ты же знаешь. Смотри, какое чудо сотворилось. Это для Елизаветы Карловны.

– Ты же ей уже вязала.

– Я теплый вязала! А этот – под вечернее платье. Ну что делать, если день рождения празднуют люди каждый год. Иди, посиди со мной. – Тамара отложила спицы и обняла за плечи подошедшую Нику.

– Твоей Елизавете Карловне скоро будет сто лет, какие еще вечерние платья? – Ника прижалась к бабушке.

– Э, дорогая, женщина и в сто лет должна оставаться женщиной. Расскажи лучше про Никиту. Он будет писать?

– Обещал.

– Значит, напишет, по-моему, он хороший мальчик.

Ника подняла на Тамару удивленные глаза.

– Ты думаешь?

– А ты нет?

– А я теперь вообще только про него думаю.

Тамара улыбнулась.

– Это замечательно, это прекрасное чувство. Учись чувства беречь. Неважно, как сложатся отношения, главное, чтобы сердце не зачерствело. Вот так.

– Бабуль, а ведь мы с тобой об этом никогда еще не говорили.

– Потому что не было повода.

– А сейчас, думаешь, есть?

– Думаю, что пока тоже нет, но у тебя появилась потребность это обсуждать.

– А расскажи мне о том, как ты влюбилась в первый раз, это был дедушка?

– Нет, что ты. Дедушку мне родители привели. Показали и сказали: «Он будет твоим мужем!» Тогда все за нас родители решали.

– Ну ты, баб, даешь! Ты ж с высшим образованием была! Консерваторию закончила. И без любви замуж вышла.

– Я вышла замуж по уважению. И ни разу об этом не пожалела, слышишь, ни разу! Из уважения родилась любовь, большая и на всю жизнь. А первая любовь была совсем другой. Мальчик жил в нашем дворе. С огромными глазами, вот как ты, и в тюбетейке ходил. Только он меня не замечал. Я маленькая была некрасивая: с огромным носом, волосы в разные стороны. Не ангел, это точно, – Тамара улыбнулась своим воспоминаниям. – Он потом с очень красивой девочкой встречаться начал. Я плакала, переживала, мама моя, твоя прабабушка, меня успокаивала. Но мне было не объяснить. Такое горе! Так что первая любовь была печальная.

– А мама с папой, – они же вроде по любви женились.

– О, еще по какой любви! Все им завидовали: любовь красивая, пара красивая, условия для жизни были. Но только это в жизни не главное – такое начало.

– Бабуль, а что – главное? – Ника внимательно смотрела на бабушку.

– Главное, Нико, – Тамара сделала ударение на последнем слоге, – так она частенько называла Нику в детстве, на грузинский манер, в моменты особых откровений, – главное, это суметь эту любовь сохранить. Или как у нас с дедом покойным – сначала в себе воспитать, потом удержать. Это, знаешь, труд. Нам тяжело было, не скрою. Он много старше, совершенно чужой мне человек, я для него – просто девочка из интеллигентной семьи, с хорошим образованием. – Тамара Георгиевна задумалась. – Я очень и очень благодарна Резо. Он проявил необыкновенную чуткость, терпение. И, в конце концов, я его полюбила. Он с самого начала относился ко мне немножко как к дочери. Так до конца и осталось. Да, у меня не было в жизни страсти; знаешь, про которую сейчас все так много говорят. Но у меня был покой в душе. И уверенность в своей семье. Знала, Резо не предаст, не обманет. А вот теперь покой потеряла: Нина, Борис да ты еще.

– Тамрико, ладно уж про меня-то.

Тамара улыбнулась, слезы блеснули в глазах, – так называл ее Резо и маленькая Ника, подражая деду.