Он снова повернул голову и взглянул на часы. Время! Резо подвинул к себе телефонный аппарат, набрал номер. Первый звонок, второй. Трубку взяла девушка. Голос показался незнакомым, но это было сейчас не самое важное.

— Здравствуйте, — торопливо сказал Резо.

— Здравствуйте, — удивилась она, — вам кого?

— Мне? — От волнения он вдруг забыл, что именно должен сказать, и выдавил из себя: — Мне нужен телефон.

— Какой телефон? — переспросила девушка. — Вы не туда попали.

— Подождите, — он вспомнил, что именно ему говорил Нодар, — это говорит Пятый.

— Кто? — на всякий случай переспросила она.

— Пятый, — подтвердил он.

И тогда она сказала номер телефона. Ничего не спрашивая, ничего больше не уточняя. Просто четко и аккуратно назвала номер, дважды повторив набор цифр. И сразу отключилась.

Резо вздохнул. Положил трубку, немного подумал. Тактичные хозяева оставили его одного. Резо вспомнил все, что говорил ему Нодар. Если его так обложили, иного выхода нет. И он, подвинув к себе аппарат, медленно набрал номер. Трубку долго не брали, но затем раздался уверенный мужской голос:

— Слушаю вас.

— Здравствуйте, — торопливо сказал Резо, — мне нужен адвокат Чепиков.

— Вы, наверно, перепутали, — услышал он в ответ, — здесь проживает адвокат Чупиков.

— Да, — согласился Резо, — мне нужен Чупиков.

— Тогда я вас слушаю. Кто это говорит? Резо помедлил. В эту секунду, возможно, решалась его судьба. И судьба стариков, от которых он звонил. Если Чупиков уже втянут в преступный круг и Демидов хотел подставить адвоката, чтобы тот вошел в его доверие, то участь всех троих решена. Даже четверых, так как Вера тоже будет считаться опасным свидетелем. Но сидеть дома и ждать, когда тебя убьют, еще более глупо. Демидов не стал бы врать, подставляя адвоката. Резо вспомнил лицо офицера, его голос. Нет, он не врал. И Резо решился.

— Кто говорит? — снова спросил адвокат.

— Это друг Демидова, — ответил Резо, — мне нужно срочно с вами встретиться.

— Какой друг?

— Я вам все объясню. By можете сейчас приехать?

— А вы сами не можете приехать ко мне в консультацию? Я буду там через сорок минут.

— Нет. И это не телефонный разговор. Я назову вам адрес, и, пожалуйста, приезжайте. Это очень важное дело, — стараясь говорить как можно более убедительно, сказал Резо.

— Вы друг Демидова? — на всякий случай переспросил Чупиков.

— Да. Он рекомендовал обратиться к вам. У меня действительно очень серьезное дело. Можете назначить любой гонорар, — сказал на всякий случай Резо.

— Я думаю, мы договоримся, — засмеялся адвокат, — хорошо. Я приеду через полчаса. Давайте адрес.

Резо назвал улицу и дом. Но не стал уточнять номер квартиры.

— А квартира? — спросил адвокат.

— Я вас встречу, — предложил Резо, — держите в руках газету. И скажите, как вы будете одеты.

— Обычный серый костюм. Голубая рубашка.

— Я вас узнаю, — пробормотал Резо, — до свидания.

Он положил трубку и в очередной раз бросил взгляд на часы. Может, на этот раз ему все-таки повезет?

Прежде чем сесть в свою машину, я осмотрел ее, на всякий случай заглянул и под автомобиль. Я представлял себе, как можно устроить небольшую аварию, сделать так, чтобы моя поездка домой была последней в моей жизни. Хотя моя машина все же припаркована на служебной стоянке, и вряд ли Облонков или те люди, что стоят за ним, успели бы так оперативно сработать. А главное, устраивать взрыв там, где почти наверняка можно капитально засветиться. Запутаться так, что потом не ответишь ни на один вопрос прокуратуры. Одним словом — влипнуть наверняка.

Но я все равно проверил свою машину и выехал со стоянки спокойно. Если бы за мной следили, я бы что-то заметил. Ах, если бы они за мной следили, я бы вспомнил, что дома остался Виталик и, возможно, поехал бы туда, чтобы успеть предупредить своего друга. Но за мной никакого «хвоста» не было. Я несколько раз проверил. Все было чисто. Получалось, что я мог ошибаться относительно шагов и самого Облонкова, и тех, кто стоит за его спиной. Одного из них я знал, и Облонков должен был понимать, что если я слышал их разговор в туалете, значит, могу догадаться и о его собеседнике. Он не знал, насколько подробно слышал я их разговор. Но он уже понимал, что я о многом догадался и успел рассказать об услышанном Семену Алексеевичу. И, наконец, я мог догадаться, почему убили Семена Алексеевича. А значит — был опасным и крайне нежелательным свидетелем.

Пока я сидел в машине, пистолет лежал на переднем сиденье рядом со мной. Если они решат, что меня удобнее всего убрать по дороге домой, то явно просчитаются. Я неплохо стреляю, и им придется ловить меня на неожиданности. Или еще лучше — на светофоре. Но за мной никто не следил. И я решил, что у меня пока есть время. И поехал к Алене. Заехав в знакомый двор, я попросил соседских мальчишек последить за моей машиной и, оставив автомобиль во дворе, отправился в свою бывшую квартиру.

В последние дни я как-то стал мягче, добрее к бывшей жене. Да и она резко изменилась. Господи, почему обязательно должно случиться несчастье, чтобы люди осознали, как мало они живут на белом свете! Мы все такие хрупкие, беззащитные и так зависим друг от друга. Почему только перед лицом беды мы понимаем, как необходимо относиться друг к другу по-человечески. Наверное, это оттого, что мы много суетимся, так напряженно живем. Летим по жизни, будто обречены на вечность. А на самом деле живем-то по-настоящему всего двадцать — двадцать пять лет. Это если считать от тех лет, когда, собственно, становимся вполне взрослыми, и до пятидесяти, когда подступающие болезни заставляют нас больше думать о своем бренном теле, чем о воспарении духа и об удовольствиях, в частности, и об удовольствии общения. Я уже не говорю о том, что некоторым приходится умирать именно в этом счастливом возрасте.

Человечество, увы, заражено вирусом безразличия. Безразличия к собственной жизни, к судьбам окружающих нас людей, к судьбам нашей планеты. Мы живем как во сне. И когда приближается смерть, вдруг в последний день с ужасом понимаем, что вся наша жизнь была долгим и тусклым сном, что прожить ее надо было совсем иначе.

И вот моя собственная жизнь не стала такой. И это чудо случилось со мной из-за болезни Игоря, после которой и началась моя новая судьба, о которой я вам рассказываю.

Приехав к Алене, я узнал, что сегодня у Игоря опять болело сердце. Он лежал в своей комнате, и сестренка, сидевшая рядом, со страхом смотрела на него. Я вошел в комнату и взглянул на Игоря. Писать об этом невозможно — страшно и не нужно. У него были такие все понимающие глаза. Если хотите знать, что такое настоящий ад, — загляните в глаза больного ребенка. Вашего ребенка. А вообще лучше никому и никогда этого не видеть. Зрелище не для слабонервных! Я стоял и чувствовал, как у меня все дрожит внутри. И лицо начало дрожать. Игорь, видимо, что-то понял. Он улыбнулся и спросил: