— Спасибо, каноник, — сдержанно улыбнулся Десмонд. — Думаю, я все же предпочту прогулки.

Про себя же Десмонд подумал, представляет ли хоть на секунду добрейший каноник, какая внутренняя борьба происходит в его душе, сколько сил уходит на то, чтобы держаться подальше от «Маунт-Вернон» и Клэр. Как бы то ни было, через полчаса после ужина он отправился на прогулку — быстрым шагом поднялся на холм и почти бегом спустился вниз. Затем принял горячую ванну, от которой ему немного полегчало, и забылся тяжелым сном, однако через два-три часа снова проснулся и уж больше не сомкнул глаз до утра.

Теперь ему нередко вспоминалось, с каким равнодушием он отнесся к жалобам госпожи Донован на бессонницу. Слабое лекарство — таблетка аспирина на ночь — на него не действовало. Неужели они оба (он — мужчина и она — женщина) страдают от одного и того же недуга? Однако он продолжал применять паллиативные меры — ходил по вечерам на прогулки, иногда с фонариком, когда было уж слишком темно, — встречая по возвращении озабоченный, но одобрительный взгляд каноника. Мудрый старик наверняка знал причину его недуга, ведь он и сам, дав в молодости обет безбрачия, через это прошел.

И вот в одну особенно тихую и влажную ночь с неподвижно застывшим теплым воздухом Десмонд, поднявшись на холм, упал на траву, чтобы хоть немного отдышаться. Закрыл глаза, надеясь в душе, что на него снизойдет сон. И не услышал осторожных шагов по опавшей листве. Только чье-то тяжелое дыхание и горячий шепот, прошелестевший его имя, вернули его к реальности. Десмонд повернулся и обнаружил лежащую рядом Клэр. Был ли то чудный сон или все происходило наяву? Она оплелась вокруг него и задыхающимся голосом простонала:

— Дорогой мой, ну почему ты так долго не приходил? А я ждала, ждала, я умирала по тебе. И когда увидела свет твоего фонарика, поняла, что еще одной бессонной ночи просто не переживу. Ну же, дорогой, иди ко мне и люби меня!

Он лежал в ее объятиях, словно в сладостном забытьи, прижавшись губами к ее губам, его руки жадно ласкали ее тело, искали и находили под умелым руководством Клэр дорогу к утолению столь долго терзавшего его телесного голода и неземному, сказочному блаженству.

Неожиданно Клэр издала протяжный вздох и застыла в его крепких объятиях.

— Милый, самый любимый, мне еще никогда не было так хорошо… — прошептала она и, спохватившись, добавила: — Я знала, что это любовь, настоящая любовь. Разве ты не чувствовал, как я дрожала, когда пришла к тебе? Я так безумно хотела тебя. А теперь мне надо бежать, любимый, пока меня не хватились дома. — Еще один поцелуй — и она исчезла.

Десмонд остался лежать, точно в дурмане, не в силах открыть глаза, чувствуя спокойное удовлетворение, приятную расслабленность во всем теле. Наконец он поднялся и стал потихоньку спускаться с холма.

Увы, чем ближе он подходил к дому священника, тем яснее понимал, в какую затруднительную ситуацию попал. Перед глазами у него плыло, в голове было темно от холодного ужаса и угрызений совести, которые привели его прямо в церковь. Он вошел через боковую дверь и, не включая света, упал перед алтарем на колени.

Неожиданно боковая дверь распахнулась, и, тяжело ступая, в церковь вошел каноник. Поначалу он не заметил Десмонда и тут вдруг увидел в луче от карманного фонаря застывшую коленопреклоненную фигуру.

— Так вот, значит, где ты прячешься! А мы уж прямо-таки обыскались. Тебя вызывали к больному. Старик Дагган, это по дороге на Арбег. Пришлось ехать самому. А ты ведь прекрасно знаешь, как я ненавижу ездить по ночам.

Десмонд продолжал хранить молчание.

— Да что с тобой такое, в самом-то деле? — подойдя поближе, в сердцах спросил каноник. — Ты что, оглох или онемел? — Не получив ответа, каноник посветил фонариком ему в лицо и закричал: — Боже милостивый! Что с тобой? Ты что, заболел? Да на тебе лица нет. Это все эти треклятые ночные прогулки. — Каноник увидел, как коленопреклоненная фигура содрогнулась, как к мертвенно-бледному лицу взметнулась рука, чтобы заслониться от света, и тут же сменил гнев на милость. — Ладно, приятель, кончай-ка ты с этими ночными бдениями. Давай мне руку. Пойдем в мою комнату. — Каноник помог Десмонду подняться и продолжил: — Миссис О’Брайен уже давно легла. Но я сам сварю тебе чашечку крепкого кофе. В любом случае кофе мне сейчас тоже не повредит.

Итак, очень скоро Десмонд уже сидел, опустив глаза, в теплой комнате каноника, в его мягком кресле, и пытался удержать в дрожащей руке чашечку с кофе.

— А теперь, приятель, выкладывай.

— Святой отец, мне надо исповедаться.

— А? — Увидев, что Десмонд собирается опуститься на колени, каноник предупреждающе поднял руку. — Сиди как сидишь, приятель. Я тебя слушаю.

— Святой отец… Я влюбился…

— Что?! Женщина!

— Да.

— Ну, в этом нет ничего дурного, коли уж ты сам ко мне пришел. Кто она? Эта сучка Клэр?

— Да, отец.

— Я так и думал. От этой дряни только и жди беды. Она способна заняться любовью даже с фонарным столбом.

— Нет, святой отец. Нет, нет и нет… Она милейшее и невиннейшее создание.

— Вот тут ты глубоко заблуждаешься. А теперь не мог бы ты выкинуть это милейшее и невиннейшее создание из своей милейшей и невиннейшей тупой башки?

Десмонд долго молчал, а потом дрожащим голосом произнес:

— Не могу, святой отец. Мы уже подтвердили нашу любовь.

— Подтвердили… вашу любовь! Что, ради всего святого, ты этим хочешь сказать?

— Сегодня вечером, как вы знаете, я решил пройтись… до Килоанского леса… Чувствовал, мне не уснуть… Что-то меня тревожило… И случайно встретились…

— Вы встретились.

— Мы пытались сопротивляться, святой отец. Это было невозможно… Мы… мы любили друг друга.

Выражение румяного лица каноника говорило о крайней степени потрясения. Наконец каноник медленно проговорил:

— Ты хочешь сказать, что поимел ее?! — Каноник впился взглядом в опущенные глаза Десмонда, даже подставил ухо, чтобы лучше слышать.

— Мы любили друг друга.

— Физическая близость? О Господь Всемогущий, Дева Мария и все святые! Какая мерзость! Ты трахаешься в темноте Килоанского леса, возвращаешься полумертвым и называешь это любовью! — перешел на крик каноник. — Теперь мне все ясно. И после всего ты еще имел наглость прийти сюда, чтобы тебя напоили кофе и пожалели! Отправляйся в свою комнату, ты, грязное животное, но сначала прими ванну. Я не отпускаю тебе грехи. Но что делать с приходом? — Каноник в отчаянии воздел руки к небу. — Если все рано или поздно выплывет наружу, черти в аду запляшут от радости.

XVII

Измученный и физически, и эмоционально, Десмонд спал как убитый; и только настойчивый звон установленного на шесть часов будильника заставил его вспомнить, в каком отчаянном положении он оказался. Несколько минут он лежал неподвижно, а затем слегка приподнялся на локте. Ему предстояло, как обычно, служить семичасовую мессу, так что залеживаться было некогда. Но не успел он об этом подумать, как в дверь настойчиво постучали, и на пороге появился каноник, уже полностью одетый.