их должны были нести вчетвером. Сопровождающие шли от одной церкви или монастыря к другой, а те, кому не было места внутри, стояли снаружи до окончания службы. Иногда священники проводили службу прямо во время шествия по улице. Все, кто издали видел такие процессии, почтительно снимали головной убор и энергично крестились, повернувшись лицом к иконам. В начале августа эпидемия заметно пошла на спад, а начиная с середины того же месяца она уже практически сошла на нет. С учетом переселенцев в Тюмени от эпидемии умерло 4000 человек.

В начале августа наступил день именин царевны, которые отметили большим праздником, даже несмотря на то, что эпидемия еще не закончилась.

Лето 1892 года было очень жарким, однако часто случались ливни и грозы, поэтому фрукты уродились необычайно хорошего качества и в большом количестве. Сбор зерна был уже завершен к 1 августа – как сельчане, так и горожане радовались большому урожаю и благодарили за него Создателя. До того момента все лето был серьезный недостаток зерна, и единственный зерновой оптовик Тюмени, влиятельный богач, заработавший свой первый капитал в степях юга Сибири, платя киргизам за их товар фальшивыми серебряными монетами, в течение долгого времени выдавал муку в очень ограниченном объеме и маленькими порциями, но по крайне завышенной цене. А когда в конце лета пароходами привезли достаточное количество зерна из богатой Южной Сибири, наступило сытное время. Крестьяне и другие сельчане, которые, предвидя наступающую нужду, во время сбора урожая продали свои запасы по высокой цене, получили возможность достать в городе зерна для хлеба и посевов. Как-то раз в июле пошел слух, что некоторые из магазинов того капиталиста были охвачены пожаром. Слух оказался верным. Сгорели большие объемы зерна и муки, также в пламени погибло множество лошадей и коров купца. Слышались крики: «Это – кара Божья за то, что он весной не хотел продавать нам зерно, когда мы страдали от голода!» Все, до чего добрался огонь, сгорело дотла.

На все жаркое лето, охватившее Тюмень, мне предоставили красивую просторную мансарду над шиферной крышей дома. Долгое время в ней было слишком жарко спать, даже притом что и окно, и световой люк в крыше были открытыми по ночам, а я спал в костюме Адама сверху на одеяле. В конечном итоге я решил залезть на крышу и расположиться в углублении между одной из сторон крыши и пирамидообразным чердаком у кровельного желоба, в который я упирался ногами. Долгое время термометр показывал днем 40 °R на солнце, а в тени 25–31°. В то же короткое время, когда солнце уходило по ночам, воздух остывал не более чем до 16–18°. На крыше тело остывало очень быстро, поэтому вполне можно было укутаться в одеяло и заснуть. Однако из-за жары я нередко мог лечь или заснуть лишь после полуночи. Обычно я просыпался из-за еврея, который жил на другой стороне улицы, когда он начинал громким голосом читать свою утреннюю молитву. В его манере молиться было что-то фарисейское. Что утром, что вечером он открывал у себя окна, чтобы выкрикивать свои молитвы на весь квартал.

Русские в Сибири, особенно молодежь, нередко проводят ночь в жаркое время под открытым небом в повозке с сеном или соломой или в павильоне на городской площади; многие также спят с открытыми окнами. Преимущество сна на улице заключается в том, что таким образом можно избежать плохого спертого воздуха в доме, а нередко и клопов с навязчивыми вшами.

Летом сюда через Тюмень приехали много сербов, болгар и цыган. Они возвращались домой из Иркутска, где безрезультатно пытались устроиться к золотопромышленнику для работы на приисках на амурской земле.

Эти чужестранцы останавливались под Тюменью на разные сроки. Они разбивали палаточные лагеря на открытых пространствах, окруженных прилегающими к городу рощами. Я посещал этих людей множество раз. Одна сербка хорошо говорила по-французски и по-немецки, а некоторые мужчины немного знали русский. Один болгарин бывал в Тромсё, Архангельске и у устья Печоры, впадающей в Северный Ледовитый океан. Это были красивые, хорошо слаженные мужчины, эти сербы и болгары, в своих синих вязаных плотных рубахах или прочных темных матерчатых жилетах с пуговицами из чистого серебра, имеющих форму куриного яйца. С каштановыми или темными волосами, темными бровями и загорелым цветом лица они выглядели мужественно и храбро. У некоторых из стариков волосы были заплетены в косы, смотанные в узел на затылке. Женщины были одеты в синий сатин и носили длинные косы с висящими в них серебряными монетками. Эти люди часто бывали в городе, горожане относили им вещи на перепайку или починку. Свободное время они проводили в танцах под гармонь. Чем чаще я посещал их в брезентовых палатках, тем больше я к ним проникался. Вскоре я выучил множество их танцев и песен, а поскольку их девушки – как-то раз в лагере было около 50 сербов и болгар, таты[70] же расположили свой лагерь в другом месте – были очень красивыми, заглядывать в их горящие черные глаза и танцевать с ними было одно удовольствие. Но я остерегался подпадать под их чары. Женщина, знавшая французский, каждый день гадала мне по руке. Я отдал ей свой шелковый шарф, а также карманный платок из того же материала, который, между прочим, был дорогим моему сердцу подарком из Сёдерманланда[71]. Она заворачивала в платок стручки рожкового дерева, соль и сахар, которые я ей приносил помимо небольших сумм в рублях. Однако сербка решилась истолковать мне свое пророчество только в день, когда ее люди сняли палатки и я нанес им последний визит:

– Вас будут ненавидеть за вашу поверхностную, непостоянную и легкомысленную натуру, долгие тяжелые времена должны пронестись над вашей головой, пока вы не продемонстрируете, что будете достойны зависти. Вы будете какое-то время очаровывать молодых женщин, но не пробудете долгое время в весне юности, поскольку среди них вы найдете друга, которого нельзя будет потерять и который станет вашей силой. В конечном счете зависть обратится в лесть, и именно тогда вы найдете настоящих друзей. Ваше имя станет широко известным.

Большего узнать мне, к сожалению, не довелось.

К середине сентября в Тюмень татарам, торговавшим фруктами, привезли новую партию лимонов и яблок с Кавказа и Крыма, после чего несколько недель у нас была осенняя погода со слякотью и холодом (2–8°). Из-за грязи улицы становились все менее и менее проходимыми, сообщение с остальной частью страны почти прекратилось. Полмесяца до середины октября шел мокрый снег, но