– Отлично. Она шлет тебе привет.

– Удачный день на работе? – спрашиваю я.

Он стягивает брюки, бросает их вместе с рубашкой на пол и забирается в постель. «Скажи мне, – думаю я. – Скажи сейчас, и все будет хорошо. Скажи, что никогда не работал в “Телеграф”, что ты младший репортер в какой-нибудь местной газетенке или вообще не журналист, что ты выдумал это, стараясь произвести на меня впечатление, а на самом деле работаешь на фритюре в «Макдоналдсе». Просто скажи мне правду».

Но он не говорит. Гладит мой живот, водит большими пальцами по бедрам.

– Вполне неплохой. Полыхнула та история с расходами члена парламента, так что дел было по горло.

Я сбита с толку. В обеденный перерыв выскакивала за сэндвичем для Грэхема и видела эту историю. В голове начинает пульсировать. Мне нужно знать правду.

– Я звонила в «Телеграф».

Саймон бледнеет.

– Ты не отвечал на звонки, а по дороге с работы кое-что произошло, я расстроилась и хотела поговорить с тобой.

– Что произошло? Ты в порядке?

Я не обращаю внимания на его беспокойство.

– Оператор коммутатора никогда не слышала о тебе.

Отталкиваю его ладони от своей талии. Наступает пауза, и в тишине щелкает, включаясь, центральное отопление.

– Я как раз собирался тебе рассказать.

– Что рассказать? Что лгал мне? Что выдумал работу, которая, по твоему мнению, произведет на меня впечатление?

– Нет! Я ничего не выдумывал! Боже, Зоуи, что ты обо мне думаешь?

– Ты действительно хочешь, чтобы я ответила?

Неудивительно, что он так сопротивлялся, когда я предложила взять Кэти на стажировку, и огрызался, когда просила написать статью об этих газетных объявлениях.

– Я работал в «Телеграф». А потом… – Он замолкает, откатывается от меня и напряженно смотрит в потолок. – Потом меня сократили.

Я слышу стыд в его голосе и не могу понять: это из-за потери работы или из-за того, что Саймон нас обманывал.

– Но почему? Ты пробыл там… сколько? Больше двадцати лет.

Саймон издает глухой смешок.

– Вот именно. Избавиться от стариков и начать все заново. С молодыми и дешевыми детишками, которые не знают, что такое сослагательное наклонение, но могут вести блог, писать в «Твиттере» и в мгновение ока загружают контент на сайт. – В его голосе звучит горечь, но в словах нет настоящего гнева, как будто битва давно проиграна.

– Когда это случилось?

– В начале августа.

Секунду я пытаюсь подобрать слова.

– Тебя уволили четыре месяца назад и ты ничего не сказал? Что, черт возьми, ты делал все это время?

Я встаю с кровати и иду к двери, затем останавливаюсь и оборачиваюсь. Мне не хочется здесь оставаться, но нужно услышать его ответ.

– Гулял, сидел в кафе, писал, читал. – В его голосе снова слышится горечь. – Искал работу; ходил на собеседования, где мне говорили, что я слишком старый; беспокоился о том, как рассказать тебе обо всем. – Он не смотрит на меня, его взгляд упрямо устремлен в потолок. Лоб пересекают глубокие морщины. Саймон сломлен.

Мой гнев постепенно тает.

– А что насчет денег?

– Мне выплатили компенсацию. Я надеялся, что довольно быстро найду какую-нибудь работу. Думал, что скажу тебе, как только разберусь со всем этим. Но время шло, деньги закончились, пришлось пользоваться кредитками. – Саймон наконец переводит взгляд на меня, и я с ужасом вижу, что его глаза блестят от слез. – Прости меня, Зоуи. Я не хотел тебе лгать. Никогда не хотел. Надеялся быстро все уладить и удивить тебя новой работой. Продолжить заботиться о тебе так, как ты того заслуживаешь.

Я сажусь рядом и говорю, словно одному из своих детей:

– Тс-с-с, все хорошо. Все будет хорошо.

Саймон берет с меня слово, что я ничего не скажу детям.

– Джастин и так считает, что я живу тут бесплатно. Не нужно давать ему новые поводы для ненависти.

– Мы это уже проходили, – отвечаю я. – Он злится на меня, а не на тебя. Винит меня в разводе, в том, что ему пришлось уехать из Пекхэма, бросить друзей.

– Так скажи ему правду. Почему ты должна брать на себя чужую вину? Прошло десять лет, Зоуи, почему ты до сих пор защищаешь Мэтта?

– Я не Мэтта защищаю, а детей. Они любят отца и не должны знать про его измену.

– Это несправедливо по отношению к тебе.

– Мы так договорились.

Эта сделка обоих нас сделала лжецами. Я согласилась никогда не рассказывать детям об измене Мэтта, а он – притворяться, что больше не любит меня и что решение расстаться было обоюдным. Иногда я задаюсь вопросом: кому из нас труднее?

Саймон отступается. Он знает, что в этой битве ему не победить.

– Я хочу встать на ноги, прежде чем мы им все расскажем. Пожалуйста.

Мы договариваемся сказать Джастину и Кэти, что Саймон устроился на удаленную работу. Так ему не придется каждый день уходить из дома, где-то бродить до пяти часов вечера, пить кофе, которого ему не хочется, в кофейнях, которые он больше не может себе позволить. Когда Саймон признается, что жил на кредитки, мне становится дурно.

– Зачем же ты постоянно дарил мне подарки и приглашал в ресторан? Узнай я о том, что это тебе не по средствам, ни за что не позволила бы.

– Если бы я перестал, ты стала бы выяснять, что случилось, и обо всем догадалась бы. Начала бы думать обо мне плохо.

– Я могла сама платить за ужин.

– И как бы я себя чувствовал? Что за мужчина позволит женщине платить за ужин?

– Ой, не говори глупостей! Сейчас не пятидесятые. – Я смеюсь, но потом понимаю, насколько он серьезен. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Я всего лишь надеюсь, что права.

– Ты уверена, что правильно поступила? – спросила Лекси. Она вытащила Фергюса из ванны и, завернув в полотенце, передала сестре («Проследи, чтобы он вытерся между пальцами ног»), затем проделала то же самое с Альфи.

– Да, – твердо произнесла Келли. – Зоуи Уокер имела право знать.

Она усадила племянника к себе на колени и принялась энергично вытирать ему волосы полотенцем, отчего тот расхохотался.

– А у тебя не будет неприятностей?

Келли промолчала. Она размышляла об этом с того самого момента, как позвонила Зоуи Уокер. Никак не могла выбросить ситуацию из головы, поехала к Лекси, чтобы отвлечься, и в конце концов рассказала ей обо всем.

– Ну вот, чистый и сухой. – Она наклонилась к макушке Фергюса и вдохнула сладкий запах теплой кожи и талька.