— А ты не понимаешь?

Лина понимала, что такому необычному ребенку не место среди людей.

— Оставишь себе?

— Я не могу, — она с тоской посмотрела на малыша. — Я уже чуть не убила его. А он должен жить. Он — сама жизнь.

— Кира, что происходит? Что…

Каролина не договорила. Младенец взвыл, как раненый волчонок. Пол содрогнулся под ногами. Где-то громыхнуло. Полопались лампочки, свет ослепил. Каролина зажмурилась, инстинктивно пригнувшись к столу. Осколки посыпали на голову, оцарапали кожу. Ребенок кричал. Но до слуха Лины донеслось странное хлопанье, будто крылья. Она посмотрела в сторону звука и ничего не увидела. Перед глазами взвилось пламя.

— Прыгай! — надрывный голос за спиной и сильный толчок.

Огонь опалил, звон оглушил, а потом все исчезло.

* * *

Клим.

Сейчас.

Шоссе было на редкость заполненным. Длинные караваны тяжелых фур прореживали пронырливые легковушки, то и дело подмигивая неповоротливым махинам желтым глазом фар. Клим виртуозно лавировал в движении машин, а вырывающаяся из магнитолы тяжелая музыка заглушала возмущенные сигналы водителей, которых он обгонял. Ему было плевать, что он создает аварийные ситуации на дороге, он торопился. И так слишком много времени потратил на какую-то сотню километров. Совершенно упустил из виду, что после урагана люди пытаются убежать как можно дальше от эпицентра. Город встретил Клима пугающей темнотой, духотой и новыми пробками. Блондин грубо выругался и свернул во дворы пятиэтажек, сбегая от ночной паники. Ему не нравился нынешний век прогресса и высоких технологий с вечно спешащими людьми, загазованным воздухом и высотками, растущими подобно сорнякам в цветнике. Высоткам, которые так легко ломаются. Но гораздо больше Клим ненавидел время, породившее чудовище внутри него. Далекое время крепостничества и монархий, захватнических войн и рыцарских турниров, Церкви и еретиков. Время охоты на ведьм. Средневековье. Время, так некстати подкинувшее тяжелые воспоминания.

Он родился в дворянской семье в годы, когда Священная Инквизиция только начинала набирать свою кровавую мощь в Европе. Клим был единственным наследником знатного и одного из самых богатых по тем временам рода Монфор. Отец прочил ему идеальную карьеру военного, но Клим неожиданно для всех выбрал рясу монаха. Будучи юнцом, он стал ярым последователем доминиканцев. Самого жестокого монашеского ордена за всю историю церкви и религии. Изначально созданный для подавления литературно-творческих движений, противоречащих идеологии Церкви, орден стал мощнейшим оружием для истребления неугодных Церкви. И самое страшное заключалось в том, что монахи — члены ордена -

истинно верили, что совершают благо, неся смерть. Их называли псами Господа, но они были ужасней Дьявола. И Клим верил, что очищает землю от приспешников Тьмы и даже преуспел в своих благих деяниях, отправив на костер более сотни женщин и детей только за то, что они были инакомыслящими.

Жуткое то было время, но Клим бы многое отдал, чтобы возвратить его назад. Тогда он бы не ослушался отца и не сбежал из дома по зову Всевышнего, не стал бы монахом и членом инквизиционного трибунала. Мать не отреклась бы от него, а его возлюбленную не казнили у него на глазах. Клим не встретился бы со слугами Люцифера и не заключил с ними сделку, обернувшуюся бесконечными муками. Все было бы иначе, если бы он не отмахнулся от предсказания случайной старухи, повстречавшейся ему на пути в Цитадель ордена. Той самой, которая стала его первой жертвой. Он никогда не забудет ее леденящий душу смех, пока пламя пожирало ее плоть. А он стоял в толпе не в силах отвести глаз от проклявшей его ведьмы…

В салоне внедорожника включилось радио, треском помех оборвав мысли Клима. Он от неожиданности вывернул руль, и джип вылетел на обочину, затормозив в паре сантиметров от высокого ажурного забора, изысканно окружающего коттедж бывшей любовницы бывшего монаха.

От внезапной остановки он с силой ударился о руль. Из носа потекла кровь.

— Дьявол! — зло прошипел Клим. Он откинул назад голову и прижал к носу завалявшийся в бардачке платок. От белоснежного лоскута ткани пахло мятой и чем-то еще — Клим не разобрал, но озадаченно скосил глаза на платок, пропитавшийся кровью. В голове грянул выстрел, огненными снарядами прожигая мозг. Блондин резко выпрямился, и невидимый огонь разлился по всему телу, напоминая о глубоких царапинах, ссадинах и синяках, полученных всего пару часов назад.

Клим застонал. Сцепив зубы, он выбрался из машины. Улица встретила его горячим воздухом, в котором витали запахи роз и жасмина, и звонким лаем. Слегка пошатываясь, Клим прошел вдоль забора в поисках калитки. Та нашлась не сразу — может потому, что Клим бывал здесь нечасто, а может отчасти из-за того, что разум застилала режущая боль. С каждым шагом она впивалась острыми, как у розы, которая оплетала забор, шипами, и рассыпалась по всему телу миллионами мелких осколков. Калитка оказалась незапертой, словно его ждали. Но дом молчаливо взирал на него темными окнами.

Клим был уверен, что Алинка спит или же вовсе пропадает на своей никому ненужной работе. Первое было предпочтительней, потому что в другом случае ему придется торчать всю ночь на крыльце и еще не факт, что он дождется хозяйку. Неторопливо, чеканя каждый шаг, в ответ на который соседский пес заходился лаем, Клим преодолел выложенную мозаикой дорожку, три невысоких ступеньки и громко постучал в массивную металлическую дверь.

* * *

Томас Монфор.

Средние века.

— Где Ильма? — прохрипел Томас, едва открыл глаза.

Солнечный свет скрадывали разлапистые ветви, недалеко журчала вода, а над ним склонилась рыжеволосая ведьма.

— Я тебя знаю…

Ведьма прыснула и покачала головой. Приложила к его губам глиняную чашку.

— Пей! — приказала.

И Томас не стал возражать, хотя напиток горчил и обжигал горло. Терпкий, с кислинкой и невыносимо горячий. Голова немного прояснилась, по онемевшему телу разлилась боль. Томас застонал.

— Нет больше твоей дочери.

— Где она? — зарычал Томас, резко поднявшись. И откуда только силы взялись? Схватил ведьму за рыжую косу. — Что ты с ней сделала?!

— Отпусти, пес Господень, — насмешливо ответила она. — Отпусти, а то шкуру-то подпорчу, — и щелкнула пальцами, между которыми взвилась огненная змейка.

— Ведьма… — изумленно прошептал Томас, отпрянув и выпустив косу.

— Можешь называть меня Миррой, — игриво улыбнулась. Но не ушла. Осталась сидеть рядом. Томас откинулся на спину и только тогда рассмотрел, что лежит на топчане из сена в старой лачуге, а солнце пробивается сквозь густые кроны за маленьким оконцем.

— Где мы?

— Это неважно, — Мирра колупнула пальцем сено, выудила соломинку, покрутила в пальцах. Томас невольно загляделся. Она была красивой. Точеный профиль, белоснежная и наверняка мягкая кожа, кудрявые волосы цвета зрелой пшеницы, смешные веснушки у носа и маленькие ямочки на щеках.