Уилсону хотелось верить, и он ответил:

— Да.

Фейерверк трещал и озарял небо до трех часов утра. Крикет провела Уилсона за руку через замусоренную поляну по мосту над крепостным рвом, где сладко спали овцы, во внутренний двор виллы. Дом казался вымершим, и окна чернели, как пустые глазницы. Тихо плескался фонтан. Они вошли в дом. Холл пропитался запахом плесени и давно сгоревших свечей. Крикет, а за ней и Уилсон поднялись по темной лестнице, миновали темные коридоры и галереи портретов, о размерах которых можно было лишь догадываться, и очутились в пустом зале, если не считать большой белой кровати под пологом и деревянного стула с прямой спинкой. Створки окна, выходившего в сад, были распахнуты, отчего в прохладном ночном воздухе попискивало несколько москитов.

— Ты забыл перенести меня через порог, — усмехнулась Крикет.

Одним движением она сбросила шелковые одежды, и те замерцали у ее ступней подобно лужице воды.

Уилсон снял позаимствованный у Португи костюм и повесил на спинку стула. Потом он поднял Крикет на руки, и полог раздвинулся перед ними, как живой, и они опустились на кровать. Когда он вошел в Крикет, из джунглей донесся кошачий крик. Экватор невидимой линией огибал земли и океаны в сотне миль от их окна.

Неделю спустя Уилсон и Крикет покинули комнату с единственным стулом, сели в «фольксваген» и отправились в город.

Жара развернулась в полную силу, и остров стал похож на плавильную печь. Виниловое сиденье жгло Уилсону спину в тенниске, зад в шортах и ноги. На Крикет были соломенная шляпа величиной с велосипедное колесо, топик и шорты; на мир она смотрела сквозь швейцарские очки, которые даже безумное тропическое освещение низводили до слабого зеленого мерцания.

— Эти очки великолепны, — похвалилась Крикет, — но я в них ни черта не вижу. Ты не против повести машину?

— Хорошо, — согласился Уилсон.

— Начало лета — наихудший сезон на острове. И наилучшее время, чтобы смотаться куда-нибудь. Как ты насчет небольшого путешествия?

— И куда же мы направимся?

— Можешь назвать это рабочим медовым месяцем. — Она собралась было что-то добавить, но машина въехала в лес, и влажная жара так надавила на них, что разговаривать стало просто невозможно.

В городе лачуг было немногим легче. Отбросы гнили посреди улиц в больших зловонных кучах. Человеческие бедренные кости, словно обглоданные куриные, торчали из мусора, не вызывая особого любопытства.

Следуя указаниям Крикет, Уилсон обогнул барак между бетонными заборами, верхние кромки которых поблескивали от посаженного на цемент битого стекла, и остановился перед стальными воротами. Крикет протянула руку к рулю и дала два длинных и один короткий сигнал. Пока они ждали, когда их впустят, двигатель работал на холостом ходу. Наконец стальные полотна заскрипели и открыли вид на лодочную пристань. Мустафа предложил им проезжать. Уилсон поставил машину рядом с ветхим жилым прицепом, оснащенным кондиционером. Такие драндулеты он видел в Америке, они дешево сдавались напрокат.

В дальнем конце пристани стояла «Компаунд интерест» на железобетонной платформе, которая спускалась в черную воду гавани. На борту яхты под жгучим солнцем трудилась команда рабочих. Уилсон с огорчением заметил, что уникальное судно, рассчитанное на трансатлантические вояжи, перестало существовать. Паруса Майлара сняли. Корпус окрасили в камуфляжные, голубовато-зеленые, тона, а на носу установили морское орудие с неясными для Уилсона тактико-техническими параметрами. Штурманский восьмиугольник окружили стальными листами, амбразуры в них предназначались, надо полагать, для стрельбы из автоматов. За кормой висел на канатах рабочий и тупой отверткой пытался отвинтить буквы из орехового дерева, составляющие название яхты.

— Что они делают? — воскликнул Уилсон, выйдя из машины.

Крикет услышала в его голосе нотку отчаяния, подошла и положила ему на плечо руку.

— Это отцовская идея. Они переоборудуют ее в пиратский корабль.

— Да ну? Не слишком ли она изысканна для подобной работы?

— Посмотрел бы ты, что они сделали под палубой. Убрали все: мебель, арматуру, древности, ковры. Из комнат остались только камбуз и каюта для инструктажа.

— Это ужасно.

— Я знаю, но у отца что-то особенное на уме. — Она повела Уилсона в прицеп.

Пейдж стоял у длинного стола, склонившись над топографической картой Бупанды. Шлюбер рядом кивал головой подобно заводной игрушечной собачке. Искусственная прохлада, нагоняемая кондиционером, оказала на Уилсона, прожившего целый год по соседству с экватором, странное воздействие: он покрылся гусиной кожей. Потерев похолодевшие руки, он огляделся. Прицеп делился перегородкой на офис и жилое помещение, обе секции пребывали в ужасном беспорядке. На стене из прессованного картона напротив стола висела коллекция старинного холодного оружия: две массивные абордажные пики, рапира и короткий меч с толстым зазубренным клинком. Около грязного окна с видом на гавань находились неубранный диван-кровать и кресло, обитое клетчатой тканью.

Крикет осторожно приблизилась к столу, Уилсон — за ней.

— Ну как, папа?

Пейдж резко поднял голову, увидел Уилсона и нахмурил брови. Крикет взяла Уилсона за руку. Лицо Пейджа исказила гримаса ярости. Глаза покраснели, кожа приобрела свекольный оттенок.

— Ты притащила этого ничтожного сукина сына в мой дом? — Речь напоминала вой.

— Уилсон отныне мой муж, — произнесла Крикет слегка дрожащим голосом. — Твой зять.

Пейдж грохнул кулаком по столу так, что карандаши полетели в воздух. Крикет отступила на шаг. Сейчас она была больше похожа на провинившегося подростка, чем на взрослую женщину. Шлюбер собрал кое-какие бумаги и незаметно удалился на жилую половину. Пират угрожающе шагнул к Уилсону.

Уилсон мягко высвободил руку из пальцев Крикет и сделал шаг навстречу:

— Сожалею, что вы не присутствовали на свадьбе, папа. Она прошла очень хор…

Закончить слово он не успел. Пейдж сжал кулаки и как обезьяна прыгнул вперед. Уилсон не слишком удивился. Он ожидал нечто подобное и вовремя уклонился от мощного хука слева. Удар пиратского кулака пришелся в стену. Короткий меч сорвался с гвоздей. Коротышка схватил оружие и сделал выпад. Уилсону удалось увернуться. Пейдж принялся размахивать мечом, изрытая ругательства, которые любознательный Уилсон не сумел разобрать. Спасаясь от сабли, он рванул вокруг стола.

Когда он снова очутился у стены, на которой висело оружие, в нем вдруг проснулся древний инстинкт. Уилсон сдернул абордажную пику и яростно замахал ею. Крюк зацепил карман гавайской рубашки пирата. Послышался глухой треск рвущейся ткани. Пейдж упал и задыхаясь пополз в сторону. Уилсон приставил острие пики к шее пирата. Тот замер.

Крикет, бледная как полотно, пошла пятнами и подняла трясущуюся руку: