Рут повернулась к двери.

– Постойте, – сказал Бовуар и протянул руку, почти касаясь ее высохшей кожи. – Постойте, – повторил он чуть ли не шепотом.

И Рут подчинилась.

Гамаш приблизил лицо к дневнику, и на его лице появилась слабая улыбка.

Литературно-историческое общество.

Вот где оно было. Написано совершенно четко, насколько это возможно в дневнике Рено. Но не в день заседания совета, то есть в день его смерти, а неделей ранее. А над записью – имена четырех человек, с которыми он хотел поговорить.

Некто Шин, некто ДжД и два человека по имени С. Патрик и Ф О’Мара. Ниже стояла цифра 18 – дальше неразборчиво. Гамаш поднес поближе настольную лампу, чтобы свет залил страницу. 1800, а может быть, 1869 или 1868.

– А может, это тысяча восемьсот девять? – пробормотал Гамаш себе под нос, прищурившись.

Он перевернул страницу – не яснее ли будет видно с задней стороны. Яснее не было.

Он снял очки и откинулся на спинку стула, задумчиво постукивая дужкой очков о колено.

1800 было бы разумно. Время – шесть часов вечера. Большинство квебекцев предпочитали двадцатичетырехчасовую шкалу. Но…

Старший инспектор уставился в пространство перед собой. Нет, ничего не складывалось. Лит-Ист закрывался в пять часов. 1700.

Зачем Рено договариваться о встрече с четырьмя людьми после закрытия общества?

Может быть, у одного из них был ключ и он собирался их впустить.

А может быть, Рено не знал, что библиотека будет закрыта.

А может, он договорился о встрече с кем-то другим, а кто-нибудь из волонтеров должен был открыть дверь.

Был ли когда-нибудь Огюстен Рено в Литературно-историческом обществе до дня своей смерти? Гамашу казалось, что был. Не входил туда, как любой другой клиент, – это, видимо, было не в стиле Рено. Нет, этому человеку требовалось что-то более театральное, таинственное. Ведь это был тот самый человек, который проник в базилику и начал раскопки. Проникновение в Литературно-историческое общество не представлялось для него невозможным ни в физическом, ни в нравственном плане. Ни одна дверь не была закрыта перед Огюстеном Рено в его донкихотских поисках Шамплейна.

Гамаш посмотрел на часы. Скоро полночь. Слишком поздно, чтобы звонить Элизабет Макуиртер или кому-то другому из членов совета, а уж тем более заходить к ним. А ему нужно было видеть их лица во время разговора.

Он вернулся к дневнику. Что не подлежало сомнению, так это чувства Рено относительно предстоящей встречи. Он несколько раз обвел это место кружочком и поставил два восклицательных знака.

Казалось, археолог-любитель пребывал в приподнятом настроении, словно эта встреча была для него равна организации заговора. Гамаш нашел телефонную книгу и стал искать Шина. Это было похоже на китайское имя, и он вспомнил, что Огюстен Рено как-то раз в поисках Шамплейна подкопался под стену и оказался в подвале китайского ресторана.

Может быть, так назывался ресторан или так звался его владелец – Шин?

Но никакого Шина в телефонной книге Гамаш не нашел. Возможно, это была фамилия, а не имя. Китайцев в Квебек-Сити можно было по пальцам перечесть, выяснить будет нетрудно.

Никаких О’Мара он не нашел, но зато обнаружился С. Патрик – он жил на рю Де-Жарден в старом городе. Гамаш знал эту улицу рядом с монастырем урсулинок, а заканчивалась она прямо перед базиликой Нотр-Дам.

А его адрес? 1809, рю Де-Жарден. 1809. Значит, не время, а адрес. Значит, они собирались сначала встретиться там, а потом двинуться в Лит-Ист?

В дневнике Рено были и другие имена, главным образом имена чиновников, мешавших ему, или редакторов, отвергавших его рукописи. Несколько раз упоминался Обри Шевре, главный археолог, а рядом с ним неизменно присутствовало слов merde[46], он чуть ли не через черточку писал эти слова. Обри Шевре-Мерд.

Немалую роль в жизни Огюстена Рено играли книгопродавцы, в основном специализирующиеся на продаже старых книг. Если с кем у него и были дружеские отношения, то с ними. Гамаш выписал их имена, потом посмотрел на часы.

Была почти полночь, и Бовуар сидел на пластиковом садовом стуле в кухне Рут. Он никогда прежде не был в ее доме. Гамаш бывал несколько раз, но Бовуар всегда отговаривался, если нужно было допросить Рут.

Он питал к старой поэтессе невыносимое отвращение, поэтому и зашел к ней.

– Ну давай, пенек, говори.

Рут сидела напротив него, на белом столе стоял чайник с жидким чаем и одна чашка. Тонкие руки она скрестила на груди, словно боялась, что внутренности выскочат наружи. Только не ее сердце – это Бовуар знал. Оно бежало много лет назад, как эта ее утка. Дай только время – и от Рут все убежит.

Ему нужно было поговорить с кем угодно, но с человеком без сердца, без сострадания. С человеком, которому безразлично.

– Вы знаете, что случилось? – спросил он.

– Ну, я же читаю газеты.

– В газетах писали не все.

Последовала пауза.

– Продолжайте.

Голос ее звучал жестко, бесчувственно. Идеально.

– Я сидел в кабинете шефа…

– Мне уже скучно. Это долгая история?

Бовуар злобно посмотрел на нее:

– В одиннадцать часов восемнадцать минут позвонили.

Она фыркнула:

– Так точно?

Он встретился с ее взглядом:

– Да.

Перед его мысленным взором снова возник угловой кабинет шефа. Стоял ранний декабрь, и Монреаль за окнами был холодный и серый. Они обсуждали один трудный случай в Гаспе, когда секретарша шефа открыла дверь. Звонил инспектор из Сент-Агата, там случилась стрельба. Один агент был ранен, другой пропал.

Но на самом деле он не пропал, он был на телефоне и просил соединить его с Гамашем.

События после этого разворачивались быстро, и в то же время им казалось, что это длится вечность. Прибывали агенты, группы быстрого реагирования были приведены в боевую готовность. Спутники, съемка, анализ. Отслеживание. Все было задействовано. Не прошло и нескольких минут, как в большом офисе началась бешеная деятельность, видимая сквозь окна в кабинете старшего инспектора. Все совершалось по протоколу, прописанному старшим инспектором Гамашем.

Но в его кабинете царили тишина. И спокойствие.

– Извините. Извините меня, – сказал агент Морен, когда его соединили с шефом.

– Это не твоя вина. Ты не ранен? – спросил Гамаш.

Теперь Бовуар говорил по другой линии. По причинам, которые ему пока были не ясны, они не смогли определить номер, И человек, который удерживал Морена и стрелял в другого агента, казалось, был невозмутим. Он передал трубку обратно молодому агенту, но прежде прояснил кое-что.