Норма Джин могла бы и Пиригов обвинить в том, что они ее забыли, но это было бы неправдой — ведь Элси Пириг писала ей на адрес Студии, а сама она тогда, пребывая в обиде и гневе, порвала ее письма. Как же она сладка, ее месть! «Вот сейчас я проезжаю мимо вашего старого безобразного дома. Теперь я «Мэрилин Монро». А вы сидите там, внутри. Время ужина, но я не собираюсь останавливаться и заходить к вам. А вам бы, конечно, страшно хотелось повидать меня сейчас! Ту, которой я стала! Ведь ты видишь меня, Уоррен, не так ли? Небось, если я войду, предложишь мне банку пива из холодильника, как взрослой?.. Будешь почтителен. Любезно спросишь, не угодно ли мне присесть хотя бы на минутку. Я сяду, а ты будешь пялиться на меня во все глаза. И тогда я скажу: «Неужели ты не любил меня, Уоррен, ну, хотя бы немножко, а? Ты же должен был видеть, как я люблю тебя». И с Элси я тоже буду очень вежлива. О, просто сама любезность, как та девушка из моей новой картины «Зуд седьмого года»! Словно между нами ничего такого не было. Нет, долго я там не задержусь, скажу, что у меня в Ван-Найсе назначена еще одна встреча. И уйду, пообещав прислать им билеты на мою следующую премьеру в Голливуде. И больше все вы от меня и слова не услышите! И это будет моя месть».

Но вместо всего этого она вдруг разрыдалась. Так горько плакала, что промок весь перед темно-синего нейлонового платья домохозяйки.

Актриса черпает из всего, чем жила. Из всей своей жизни.

Особенно — из детства. Хотя вроде бы ты и не очень-то помнишь это самое детство. Тебе только кажется, что помнишь, но ведь на самом-то деле ничего подобного! Даже потом, когда становишься старше, тоже не слишком хорошо помнишь свою юность и молодость. Мне кажется, большую часть воспоминаний составляют мечты. Импровизация. Возвращение в прошлое с целью изменить его.

Однако я все равно была счастлива, правда! Люди были так добры ко мне. Даже моя мать, которая потом заболела и уже не могла быть мне матерью, даже моя приемная мать в Ван-Найсе. Придет день, и я стану серьезной актрисой и буду играть в пьесах Клиффорда Одетса, Теннесси Уильямса, Артура Миллера. Я буду играть, воздавая тем самым должное этим людям. Их доброте, их человечности.

— О! Неужели это я?

Сюрприз заключался в том, что «Зуд седьмого года» оказался очень смешным фильмом. Эта Девушка Сверху, летняя фантазия Тома Ивелла, тоже была смешной. Норма Джин начала успокаиваться. Прижимая костяшки пальцев к губам, хохотала. Почему она так боялась увидеть себя именно в этом фильме? Но, увидев, сразу же успокоилась и сделала новое для себя открытие: оказывается, все, что говорили голливудские люди и критики, было чистой правдой.

Мэрилин Монро — прирожденная комедийная актриса. Как Джин Харлоу, выставляющая себя напоказ в сексуальных ролях. Как малышка Мей Уэст.

Можно сказать, она видела этот фильм в первый раз. На премьере, состоявшейся в Голливуде в июне, она впала в совершенно паническое состояние еще до начала фильма. Возможно, просто была изнурена долгой меланхолией, или на нее так подействовала комбинация шампанского с нембуталом, а может, последствия развода давали о себе знать. Но как бы там ни было, она смотрела на гигантский экран словно в тумане, словно находилась под водой и видела лишь расплывчатые тени изображения. Вокруг гремел смех, он болезненно отдавался в ушах, и больше всего на свете ей хотелось уснуть, прямо сейчас, прямо в своем роскошном узком, как перчатка, вечернем платье без рукавов и бретелек, так плотно обтягивающем грудь, что она едва дышала. И мозгу ее недоставало кислорода, а глаза смотрели из керамической маски Мэрилин, которую гример Уайти соорудил на основе болезненно — желтой кожи и ее израненной души. Когда фильм закончился, ей пришлось встать вместе со своим партнером по фильму Томом Ивеллом, и она, растерянно моргая и улыбаясь, взирала на приветствовавшую их публику. И едва не упала в обморок, а после мало что помнила об этом вечере, за исключением разве того, что ей каким-то чудом удалось продержаться.

А во время съемок в Нью-Йорке, когда распадался ее брак, расползался буквально на глазах, как мокрая бумажная салфетка; и позже, в Голливуде, на Студии, она отказывалась ходить на предварительные просмотры отснятого материала. Возможно, просто из страха увидеть нечто такое, что заставит ее отказаться продолжать работу. Ибо приговор Бывшего Спортсмена был суров и до сих пор гулом отдавался у нее в ушах: Выставляешь себя напоказ, бесстыдница! Свое тело выставляешь. А ведь обещала, что это будет совсем другое кино. Ты мне отвратительна!

Но нет, ничего подобного! Девушка Сверху вовсе не была отвратительна. И Том Ивелл — тоже. И их смешная любовная история была всего лишь… комедией. А что есть комедия, как не взгляд на жизнь не сквозь слезы, а сквозь смех?.. Что есть комедия, как не отказ плакать и вместо этого смеяться? Но разве смех не предшествует обычно слезам? Разве комедия не переходит затем в трагедию? Разве любая комедия не является в конечном счете трагедией?.. «Может, из меня уже получилась настоящая актриса? Комедийная?» Видя Мэрилин Монро на экране в этом пустом и веселом фильме, вы начинали понимать, что она стала настоящей актрисой, научилась держать ситуацию под контролем и заставлять работать на себя большинство сцен. Ты только и слышишь, что ее по-детски бездыханный голосок, только и видишь, что изгибы ее соблазнительного тела, ее детски невинное личико. Ты воспринимаешь Девушку Сверху глазами влюбленного в нее Тома Ивелла, смеешься над его наивными мечтами об этой девушке, которые, кажется, вот-вот сбудутся. Но ничего подобного — она все так же далека от него. Казалось бы, так сексуальна, так доступна и все время ускользает из рук. И выходило это у них очень смешно! Это упрямое, неистовое вожделение, вселившееся во взрослого мужчину, женатого мужчину, потенциального изменщика — о, это было просто смешно! И зрители, собравшиеся в кинотеатре «Сепульведа», тоже смеялись, и Норма Джин смеялась. До чего ж это здорово, смеяться вместе со всеми! Смех сближает людей. А мне так не хочется быть одной.

И еще Норма Джин испытала прилив гордости. Эта Блондинка Актриса на экране — не кто иная, как она. Это она заставляет людей смеяться, радоваться, с добродушным пониманием относиться к человеческим слабостям и глупостям, а заодно — и к своим собственным тоже. Так чем же был недоволен бывший муж, в чем упрекал ее? Выходит, в таланте?.. Он ошибался. И ничуть я не отвратительна. Это комедия. Это искусство.

Впрочем, смеялись в зале далеко не все. Кое-где сидели одинокие мужчины и смотрели на экран с застывшей кривой усмешкой. Один из них, средних лет толстяк с тройным подбородком и жирным, как у борова, загривком, пересел поближе к Норме Джин и все время поглядывал на нее, одновременно умудряясь следить за тем, что происходит с Мэрилин Монро на экране. Нет, вряд ли он узнал ее, просто видел в ней молодую одинокую женщину, сидевшую лишь в нескольких футах от него в этом полутемном зале. Он лишь воображает, что рядом с ним сама Мэрилин. И еще хочет, чтобы я видела, что он проделывает с собой руками.

Норма Джин резко поднялась со своего места и пересела на другое, подальше от экрана и одинокого мужчины. И оказалась рядом с другим одиноким мужчиной. Неподалеку от них, в том же ряду, сидела молодая парочка — они то и дело разражались громким смехом. О, она чувствовала себя ограбленной! Это действительно отвратительно. Или скорее грустно. Одинокий мужчина с жирной шеей ни разу не оглянулся на Норму Джин, но продолжил заниматься тем же, чем занимался, робко, исподтишка, сползая на краешек сиденья. Норма Джин решила его игнорировать и обратила все свое внимание на экран. Пыталась вспомнить, что она только что чувствовала. Гордость? Кажется, да. Чувство глубокого удовлетворения? Вроде бы. Возможно, авторы всех этих восторженных рецензий и не преувеличивали. Возможно, Мэрилин Монро действительно одареннейшая комедийная актриса? Может, это вовсе не провал. И мне нет причин сдаваться. И укорять себя.