Марк шагнул к девочке. Та попыталась вырваться, но «узы», наброшенные теперешним, новым Салливаном, и не такую удержали бы. Марк улыбнулся — нет, это Оле раздвинул его губы в улыбке, это Оле двумя неслышными шагами пересек разделяющее их пространство. Это Оле протянул руку и взялся за край хиджаба… Стоял полдень, время, когда тени уходят, но тень Марка никуда уходить не собиралась. Девочка еще сильнее вжалась в разогретый на солнце пластик. Под пальцами Марка сминалась грубая ткань накидки. И тогда викторианец сделал единственное, что оставалось. Он открылся.

В лицо ударил такой сумасшедший страх, что Оле заскулил и попятился, а Марк одним рывком сорвал «узы» с несостоявшейся добычи. Оскалившись, он прохрипел: «Беги». Девочка вряд ли понимала английский, но отлично поняла выражение, с которым было произнесено слово. Скользнув вдоль стенки, она прыснула в переулок — только босые пятки засверкали. А Марк остался, словно врос в горячий, потрескавшийся асфальт. Он дал ей время скрыться, все время во вселенной и еще каплю.

Когда солнце перевалило наконец за полуденную черту, Марк тронулся с места. По белому, стоящему над западным горизонтом крыш сиянию он уже догадался, что море находится там. За следующим рядом домов обнаружился командный пункт миротворцев Союза. У них тоже проходили учения, где-то на северной окраине города, и Марк шкурой чувствовал идущие оттуда вспышки электромагнитных импульсов. Он переспросил у обалдевшего часового дорогу к набережной. В ту же минуту, когда викторианец скрылся за углом, солдат забыл об их встрече.

Позже, стоя над мусорной пленкой залива и сжимая в карманах все еще сведенные судорогой кулаки, Марк сильно понадеялся, что девочка тоже забыла. Растрепанные пальмы успокаивающе шептали под ветром, но Марк не верил ни их шепоту, ни своей надежде.

Побелевший экран равнодушно подводил итоги учений. В контрольной, первой роте уложили полсостава, еще четверть отделались ранениями разной степени тяжести. Во второй роте десять легкораненных. Первая выполнила задание за шесть часов, вторая управилась за полтора. Марк уже видел эти результаты, но даже сейчас статистика впечатляла. У обеих групп в распоряжении были предварительно полученные разведданные, дроны и тепловизоры. И те, и другие пытались подключиться к коммуникациям противника. Идентичные участки, командующие с одного курса военной академии. Идеально равные условия. За исключением одного: солдатам первой группы имплантировали контрольную ДНК. Солдаты второй несли гены, кодирующие способность к ридингу.

«Доля секунды, — думал Марк. — Враг выцеливает тебя и нажимает на спуск — сколько это длится? Чуть больше, чем вдох и выдох. Вполне достаточно, чтобы прочесть и уйти из зоны поражения. Доля секунды, единственная значимая разница между жизнью и смертью…» Иногда эта мысль пугала его. Иногда завораживала. По тому, пугает или завораживает мысль, можно было отличить, кто хозяйничает у него в голове: Марк или Оле.

Сегодня мысль попахивала азартом. Сдержав смешок, викторианец потянулся и легонько дотронулся до сознания Олафа Митчинсона. Олаф Митчинсон серьезно подумывал о том, чтобы вскочить со скамьи и удрать. Марк, будучи Марком, неслышно сказал бы: «И не вздумай». Марк, будучи Оле, находил ситуацию крайне забавной. Он знал, что представление еще далеко не закончилось.

На сей раз бестелесного голоса из динамика не состоялось. Состоялось явление гостей, тоже, впрочем, не без театральной помпы. В дальней, темноватой части аудитории разлился свет, и в свету прорезались три фигуры. Главы крупнейших авиакосмических корпораций: американской «Локхид Мартин», северокитайской CASC и европейской «Арианспейс». Производители девяноста процентов выпускаемого в Земной конфедерации оружия. Марк знал их имена, но про себя немедленно окрестил новоприбывших «черными никами». Фигуры плотно облегал непроницаемый колпак маскировки, словно какой-то шутник решил закрасить голографические изображения гостей черной краской. Олаф, не привычный к подобным явлениям, чуть не рухнул со скамьи.

— Привествую лорда ситхов и вас, его темные подручные! — воскликнул Марк.

Ему становилось все веселее — надежный признак приближения Оле.

— Салливан, перестаньте юродствовать, — угрюмо сказал самый высокий из черных ников, он же лорд ситхов. — И попросите вашего сотрудника покинуть помещение.

— Доктор Митчинсон остается.

— Я остаюсь? — пробормотал несчастный Олаф.

Биофизик был завзятым пацифистом, не раз участвовал в антивоенных демонстрациях — от кутузки его спасало лишь влияние Марка — и совсем не радовался происходящему.

Шеф его вопрос проигнорировал.

— Хорошо, — миролюбиво согласился черный ник номер раз. — Пусть останется. Салливан, ваши данные впечатляют…

Марк мысленно заржал, и даже Олаф неуверенно ухмыльнулся. Очень уж вступление лорда ситхов напоминало похоронные речи профессора Корбника.

— Данные впечатляют, но сумма, которую вы запросили, впечатляет еще больше. Мне слабо верится, что генная трансплантация — или как вы там это называете — обойдется в три миллиарда юно.

Митчинсон отвалил челюсть. В заявке Ученому совету Марк указал скромные двадцать миллионов. Три миллиарда юно равнялись годовому бюджету небольшой, но небедной страны.

— В то же время, — продолжал черный ник, — генерал намекнул, что вы готовы продемонстрировать… нечто особенное. Нечто из ряда вон выходящее. Нечто, отчего у меня и коллег немедленно появится желание изъять из оборота солидную часть наших капиталов…

— Ну зачем же скромничать? Не такую уж и солидную, — улыбнулся Марк.

— Салливан, я хорошо знаком с вашим чувством юмора и в дальнейших его образчиках не нуждаюсь. Поэтому придержите язык и покажите нам то, что намеревались показать. И я очень сильно надеюсь, что генерал не преувеличивает и не выдает желаемое за действительное.

Марк задумчиво посмотрел туда, где у черного ника должны были быть глаза. Если, конечно, лицо под маской оставалось человеческим. Иногда, общаясь с этими господами, он ловил себя на мысли, что говорит с очень умными машинами. А вот сейчас и проверим. Мечтают ли андроиды о белом кролике из шляпы?

Биофизик тяжело ворочался на своей скамье, переводя взгляд от Марка к странной троице. Олаф не понимал, что происходит, и ему не нравилось то, что происходит, и он хотел очутиться подальше отсюда… но оранжевым бенгальским огоньком в ученом разгоралось любопытство. Та удочка, на которую ловятся самые жирные окуньки университетского разлива. Марк — то, что в нем оставалось от Марка, — сильно надеялся, что к концу демонстрации огонек разгорится вовсю.

Викторианец шагнул к центру аудитории, поближе к деревянной кафедре. Сначала ничего не происходило. Ничего, внешне заметного, — только Олаф удивленно уставился на собственные руки. Густые волосы, покрывавшие его предплечья и запястья, медленно встали дыбом. Между волосками побежали едва видимые искорки. Треснуло. Пахнуло паленым.

— Ой! Салливан, какого черта…