– Да уж! – фыркнула девка. – В прямом смысле полюбовно.

Удивительное дело, все время она чем-то недовольна. Что у них там за мир такой?

– А в каком хошь. Тихий из-за тебя сейчас старается, а ты сидишь в тепле, целая и невредимая, и бухтишь на своего благодетеля.

– Это я-то целая-невредимая? – возмущенно пискнула Катя. – Мною елки в пинг-понг играли, потом распяли, чтобы сорокам глаза выклевывать было сподручней…

– А что такое «пинг-понг»? – тут же спросил Прошка.

– Игра такая. Два человека играют – перекидывают маленький мячик такими деревянными лопатками через специальный стол, – нехотя объяснила девушка. – Кто промажет по мячику, тот проиграл.

– А ты умеешь? А еще какие у вас игры есть? Ну, расскажи!

Батюшка частенько говаривал, что Прошку, когда ему выпадает случай узнать о диковинке, даже собачья цепь на месте не удержит. Вот он и обрушил на растерянную Катю лавину вопросов, которых с каждым ответом становилось все больше. Беда в том, что глупая девка не могла толком объяснить, откуда берутся мячи, которые сами по себе прыгают.

– А что такое «плас-тик»?

– Вещество такое рукотворное.

– Навроде стекла?

– Нет. Стекло из кварцевого песка варят, а это полимер.

– Чего?

Катя мямлила, пыхтела и пыталась объяснить, откуда и что берется, но не особо преуспела. Только и хватило, что наболтать кучу незнакомых слов – то ли немецких, то ли персидских. А толку-то, если Прошка никогда и слыхом не слыхивал про эту самую «нефть».

– Не-фть, не фть… – рассуждал мальчишка, будто бы пробуя незнакомое слово на вкус. – А! Стал быть, есть и просто «фть», из которой прыгучие мячики не делаются?

Катька прыснула в кулак.

– Что смешного-то?

– Видишь, как оно – очутиться чужаком в другом мире. У нас все знают и про пинг-понг, и про пластик, и про нефть.

– То-то я смотрю, ты не можешь растолковать, как из черной горючей и вонючей грязи получается в конце концов маленький скакучий мячик, – сразу же окрысился Прохор. – Такая умная, да?

– Да пойми ты, в языке, на котором ты говоришь, нет таких слов и понятий. Вот, например, трубы. По-твоему, это что такое?

– Короб, чтобы дым отводить. Бывает деревянный, а бывает и каменный.

– Да, а еще бывает труба из металла, круглая. – Сидова раба честно попыталась исправиться. – Ее загоняют под землю и оттуда выкачивают нефть – черную горючую жидкость, которую потом…

– Как выкачивают?

– С помощью машин, механизмов таких особых.

– Механизмусы! – Прохор усилием воли подавил желание стукнуть «глупую кошку» по лбу. – Быстро сказывай мне все, что знаешь про ваши механизмусы! Болтала всякую чепуху, а про главное-то молчала.

– Прош, все я знать не могу. Я – гуманитарий, историк-этнограф, – вяло отбивалась девка.

– Не придуривайся. Небось у самой механизмусов было просто завались.

И точно! Как в воду смотрел Прохор Иванович. Зазеркальница-то жила в мире, где все, ну почти все, зависело от разных механизмусов – большущих, как целый собор, и малюсеньких – размером с полногтя, а то и меньше, хрупче стекла и прочнее булата, полезных и опасных. Всяких, разных, много, просто тьма-тьмущая сколько.

– И чего ж ты с собой-то ничего не прихватила, а? Хотя бы этот самый…

– Мобильник?

– Да, хоть и его.

– Ты бы все равно ничего не понял в его устройстве, все детали внутри очень-очень маленькие, некоторые обычным глазом не видно, к тому же он бы и не работал здесь.

– Почему? – встревожился Прохор.

И опять пошли долгие путаные объяснения, от которых никакого проку, только в сон начинает клонить.

«Ну, вот как можно быть такой бестолочью, а? – размышлял он, слушая Катькины нескладухи. – Жила в настоящем волшебном мире, где все люди почти что как наши Мастера, а боится какой-то нечисти поганой!»

Катя

Честно скажу, в моей жизни было полно моментов, когда я лишь чудом, благодаря какой-то невероятной удаче избегала мелких глупостей и откровенных фатальных ошибок. Ну, до последнего времени. Но тут объяснение напрашивалось само собой: к изменившей мне удаче приложил руку (буквально ведь приложил!) вездесущий сын Луга. Сидя в хвойной клетке, я с беспощадной точностью вспомнила Тот Самый День. Да, именно так все и было. Он дотронулся до моей руки, когда отбирал письмо (что это за письмо – вот еще один вопрос без ответа), и с той секунды жизнь Кати Говоровой покатилась под откос. Но до встречи в офисе удача меня не оставляла.

Например, ничем, кроме этой невидимой длани судьбы нельзя объяснить тот факт, что, уже решившись в конце второго курса перевестись в Университет имени Герцена, я непостижимым образом пролетела мимо единственного шанса занять свободное место на бюджетном отделении. А ведь могла бы, могла… Могла бы получить вместо крайне востребованной специальности культуролога еще более престижную профессию педагога. И в школу пошла бы работать. Бр-р-р!

Я покосилась на наконец-то задремавшего Прохоруса и вздрогнула, вообразив, что… э… взаимодействовать с тремя десятками таких вот Прошек мне пришлось бы изо дня в день. Тут один-то замучил до полусмерти, а если б целый класс? Нет, неспроста, ой, неспроста мне тогда не хватило балла! Честное слово, со среднестатистическим средневековым подростком вся финно-угорская нечисть, вместе взятая, не идет ни в какое сравнение ни по активности, ни по уровню воздействия на психику.

Дерево-тюремщик оставило мне не так уж много места – ни улечься нормально, ни ноги вытянуть. Но сну постепенно удалось меня сморить. Запах хвои, сопение Прошки, скрип веток, тепло, тепло-о… И даже характерные ритмичные звуки, все эти вздохи, стоны и вскрики, доносившиеся из логова хийси, не только не мешали, но даже как-то успокаивали, что ли.

Совсем неудивительно, что я заснула. Удивительно, что мне не приснилось ничего такого… специфического. И что я вообще смогла проснуться. Впрочем, реальность при пробуждении могла запросто заткнуть за пояс самые разноцветные глюки.

Я открыла глаза, проморгалась, снова зажмурилась, попыталась пошевелить рукой, чтобы хотя бы ущипнуть себя, потому что все вокруг буквально кричало мне: «Катюха, поздравляю! Ты наконец-то спятила!»

Я сошла с ума. Какая радость.

Но теперь по порядку. Во-первых, мне было жарко, жарко по-настоящему, как в сауне. И запахи меня окружали соответствующие, карело-финско-банные: что-то хвойное, что-то березовое и что-то из цветущих лесных медоносов, или как их там. Школьная «тройка» по биологии напомнила о себе очень кстати. Короче, за пределами елово-ведьминского карцера определенно что-то такое цвело, зеленело и колосилось. И в своих зимних одеждах, под слоями шерсти и мехов, я обливалась по́том, мокрая и мерзкая, как облитая пивом мышь.