— Поединок! — возбужденно крикнул кто-то из толпы.

— Поединок, — кивнул Убивец и подобрал топор.

— Давай!

— Пусть Бог будет судьей!

— Пущай дерутся, — загалдела толпа.

Когда спор не мог быть разрешен на словах, тогда спорщики вручали свою судьбу Господу и выходили один на один. Считалось, Бог обязательно убережет невиновного и накажет увечьем или смертью виноватого.

Кто-то протянул алебарду, и растерявшийся Гришка взял ее потными ослабевшими руками. Оружием он и так, мягко говоря, владел неважно, а уж супротив Евлампия… Можно было сразу под его топор свою буйну голову подставлять.

Разбойники очертили магический круг. Толпой владело лихорадочное возбуждение, накатила волна какого-то сатанинского веселья. Братва чуяла занятное зрелище. Она уже билась об заклад на предмет того, кто выйдет победителем. Лишь немногие ставили на мальчишку. А еще меньше было таких, у кого на лице можно было прочесть жалость к нему. Пожалуй, лишь у татарина да у Пуза.

— Ну, что, начнем, — бесшабашно захохотал Убивец и привычно взмахнул своим любимым оружием. От топора повеял ветерок.

— Нет! — Варвара кинулась к Евлампию, но тот грубо схватил ее и вытолкнул за круг.

Еще раз, будто пробуя свою недюжинную силу, Убивец махнул топором. Было в нем в эту минуту что-то от мясника, готовящегося забить беспомощного теленка.

— Стой! — что было силы, крикнул Беспалый. — Гришка имеет право выставить за себя поединщика. Верно?

— Верно! — согласились разбойники.

— Я его поединщик, — Беспалый выступил вперед.

— Не надо! — крикнул Гришка. — У тебя нога, ты погибнешь!..

— Если погибну я, то, по нашим правилам, погибнешь и ты. Но я верю в милосердие Христово. Все наши судьбы в руках его.

— Хорошо, побьемся с поединщиком, — хмыкнул Евлампий.

Теперь он убивал сразу двух зайцев. Если ему удастся разделаться с Силой, то и Гришку казнят. Разобраться же с Беспалым Убивец мечтал всегда. Если бы тот был в нормальном состоянии, то даже такому бойцу, как Евлампий, против него не устоять. Беспалый превосходил его значительно и в телесной мощи, и в боевом умении, не говоря уж о том, что огромная дубина давала значительное преимущество перед топором. Но во время драки со стрельцами Сила был сильно потрепан, так что теперь хромал, левая рука его едва двигалась. Убивец, внимательно разглядывавший противника, уже радовался предстоящей победе.

Братва загалдела еще сильнее, возбуждение нарастало. Одно дело — скучное и предрешенное убийство щенка Гришки, и совсем другое дело — бой двух медведей.

Беспалый поднял свою тяжелую дубину с некоторым трудом, не так, как обычно. Схватка началась.

У Убивца был богатый опыт как использовать свое преимущество. Он не лез на рожон, а кружился вокруг своего охромевшего противника, наносил молниеносные рубящие удары, которые Беспалый едва успевал отражать.

— Счас сделаем… Скоро уж… — гундосил Евлампий, готовя новый удар, зная, что Беспалый долго не продержится.

— Ух, — пронеслось над толпой, когда Сила, понимая свою уязвимость, бесстрашно кинулся в атаку, но подвернул больную ногу и растянулся на траве.

Евлампий взревел, как зверь, и тяжело взмахнул топором. Но Сила оказался проворнее, перекатился по земле и тут же вскочил на ноги. Он взмахнул дубиной и даже вскользь слегка задел Убивца. Тот, заскрипев зубами от боли и ярости, отскочил, лицо его перекосила судорога, но он быстро пришел в себя и опять начал кружить, как кружит ворон над истекающей кровью добычей.

Вновь скрестились дерево и железо, и руку Силы прочертила длинная, но неглубокая рана. От толчка он тяжело рухнул на землю.

— Ну, усе! — победно взревел Евлампий и, для надежности, обоими руками обхватив ручку топора, в последний раз ударил поверженного противника…

Стук, треск, вскрик… Топор наткнулся на дубину, и оба дерущихся остались безоружными. Убивец прыгнул за оброненным топором, но Беспалый изловчился и изо всей силы ударил его ногой. Евлампий с кряканьем отлетел в сторону и упал на траву. Его топор, подобно молнии, блеснул в руках Силы. И что-то покатилось по земле. Это была оскаленная в дьявольской ухмылке голова Евлампия…

«В тот день в Штейнгаузенском монастыре с раннего утра царила суета. Приводились в порядок помещения, на монастырской кухне готовились съестные припасы в дорогу, во дворе рыцари проверяли готовность своих слуг к поездке в Мариенбург, откуда вся братия должна была сопровождать великого комтура в свою обитель.

Проходя из «девичьей башни» в свою келью, командор видел, как ковали лошадей на заднем дворе и укладывали тюки с сеном на возы.

Не успел граф войти к себе, тотчас приоткрылась потайная дверца и доверенный слуга — человек среднего роста, чья фигура больше напоминала женскую, чем мужскую — низко поклонился командору.

— Что тебе, Фриц? — вопросил граф. — Почему ты покинул свой пост?

— Клянусь головой, повод чрезвычайный, — снова поклонился слуга.

— Слушаю тебя, — сказал командор.

— Мой господин, человек, за которым я приставлен следить, почувствовал неладное. Этот пришлый капеллан слишком любопытен, сует нос всюду, куда не следует. Последнее время он даже собирался проникнуть в «девичью башню»…

— Что такое?! — гневно сверкнул глазами граф.

— Да, мой господин! Он пытался через одного из охранников передать в башню вот эту записку…

Фриц протянул клочок бумаги командору и тот, быстро развернув ее, принялся читать. В записке было всего несколько фраз: «О тебе помнят. Тебя любят. Готовься к избавлению».

«Капеллан и те, кто его подослал, предполагают, что Ядвига только и мечтает об освобождении, — скептически подумал Брауншвейг. — Нет, господа освободители. Девушка душой принадлежит только святой христовой церкви, а тело ее… А это уже вопрос времени. Она станет моей. Кстати, хорошая мысль. Определю-ка я ее после всех развлечений в женскую обитель. Клариссы примут ее с распростертыми объятиями, а оттуда никогда не выходят наружу тайны нашей церкви. Монахини обители святой Клариссы умеют их хранить!»

— …что же касается лжекапеллана, — как бы продолжая размышлять, но уже вслух сказал граф, — то с ним мы поступим следующим образом…

И Брауншвейг кратко посвятил слугу в свои далеко идущие планы. В самом конце он добавил: «Приготовься, Фриц! Понадобятся все твои способности к перевоплощению…»

* * *

Мне все еще приходилось бездельничать, просиживая в корчме.

Правда, монашеская ряса открыла мне путь к кошельку и запасам провизии здешнего кабатчика, но даже достопочтенный господин Лекок начал подозрительно поглядывать в мою сторону, особенно, когда в трапезную заходила его жена. «Уж, нет ли тут любовной интрижки», — неверное, думал он. Но мне было не до шашней с представительницами женского пола. Я хотел поскорее узнать, где же все-таки спрятана библиотека — это меня занимало куда больше, чем все женщины мира вместе взятые.