Прошел год, и в ее день рождения в камеру вошел незнакомый мужчина с виноватым лицом.

— Следуйте за мной, — коротко приказал он.

Ее вели извилистыми бесконечными коридорами через десятки дверей и сотни часовых, охранявших ее покой все это время. Она улыбалась им всем. Наконец, они вышли во двор. Юдифь зажмурилась от яркого солнечного света, навалившегося на нее всей своей массой. Ее подвели к какому-то месту возле стены, засыпанному песком, и предложили сигарету. Она отрицательно замотала головой.

— Не выношу запаха дыма.

Мужчина кивнул и поднял вверх правую руку. Почти уже дал отмашку, но затем что-то вспомнил. Повернувшись к Юдифь, сказал:

— Простите, я забыл вас поздравить с днем рождения.

Она кивнула и опять улыбнулась.

— Это ничего…

Мужчина все еще медлил.

— Может быть, перенести на завтра? — нерешительно предложил он.

— Труп мужского пола, — вздохнула как бы про себя Юдифь. — Не надо, давайте сегодня. Такой день бывает раз в жизни.

Мужчина все еще колебался, но, так как осужденная не смотрела ему в глаза, все-таки дал отмашку.

Юдифь мягко осела на песок.

Расстрельная рота по команде покинула место приведения приговора в исполнение.

Среди маленького бетонного дворика, заключенного в такие же бетонные стены, с одной-единственной дверью и решетчатым сводом лежало худое, костлявое тело Юдифь. Мужчина долгое время смотрел на нее: как разгладились морщины, как свободно легли руки, как красивы изгибы ее бедер. Его созерцание было прервано скрипом двери, вошли конвоиры. Мужчина вздохнул и отдал приказ:

Убрать тело женщины!

29-летняя Ева была хороша, как роза в последний момент своего цветения, когда цветок уже полностью раскрыт и источает самый сладкий аромат, но еще чуть-чуть — и его лепестки уже начнут терять влагу, а потом опадать. Перед этим моментом роза исступленно цветет, стараясь поймать каждый миг оставшейся жизни. Создатель любит этот момент безумия, агонии красоты миллионов роз. Над некоторыми он останавливает время, чтобы подольше насладиться мигом последнего цветения, сладким мигом ускользающей красоты. Такова Ева. Ее красота, казалось, будет бесконечно балансировать на своем последнем пике.

* * *

Сегодня Ева получила извещение о том, что ей пришла посылка, и сильно удивилась. Кому пришло в голову отправлять ей посылки? Все знакомые жили рядом, сама она сирота — ни братьев, ни сестер. И вообще она всегда одна. Должно быть, какая-то ошибка…

Поставив чайник, Ева стала вяло собираться. Надела юбку и свитер, а сверху привычный ботанический халат. Она уже не обращала внимания на то, во что одета, давно не зная стыда за свой внешний вид. Стянула волосы привычным узлом на затылке, накрасила ресницы и губы, последняя деталь — сиреневато-серо-голубоватые очки во все лицо.

После работы, как всегда обычной, зайдя в почтовое отделение, она получила довольно увесистую посылку.

— Странно, что бы там могло быть? — сказала она задумчиво вслух.

— Откроете — узнаете, — последовал лаконичный и, главное, абсолютно точный ответ служащей почты. Ни убавить, ни прибавить.

Ева бежала домой настолько быстро, насколько это можно было сделать с пятикилограммовым ящиком под мышкой. Открыла дверь коммуналки, добежала до своей комнаты, открыла еще одну дверь, поставила ящик на стол и села.

Она не стала открывать его быстро — ведь это было единственное удивительное в ее жизни событие за последние два года, нужно было его растянуть, как остатки торта, покупаемого ею раз в месяц с зарплаты.

Ева стала рассматривать ящик. Нашла, что он прямоугольный, из крепкой фанеры. На крышке был написан ее адрес, а обратного не было. Это сильно взбудоражило Еву. Анонимная посылка — это почище анонимного письма!

Наконец она решилась, взяла большой нож и стала отковыривать крышку. Под фанерной крышкой оказался слой газетной бумаги, а под ним… яблоки.

— Яблоки? — опять вслух удивленно прошептала Ева. Взяла одно яблоко, понюхала, посмотрела на свет, словом, убедилась в том, что это действительно яблоко, и еще больше удивилась. Не знаю, что она ожидала увидеть в этой посылке, но уж точно не яблоки.

Высыпав их на стол, Ева стала рассматривать плоды. Такие большие! Все красные, видимо, очень сочные, они сверкали и переливались на свету, отражаясь в старом серванте. Ева сидела над ними в плаще, халате, свитере, как вошла. Наконец, насытившись созерцанием яблок, она снова заглянула в ящик, достала оттуда газеты, под ними оказалось письмо.

— Письмо… — прошептала Ева. Ей никогда за всю ее жизнь никто не присылал писем. Она же была одна, совершенно одна!

Вот это письмо:

«Дорогая Ева, здравствуй! Пишет тебе Петр. Вот вспомнил, как ты приезжала к нам с какой-то экспедицией, и стал искать твой адрес, который ты мне написала на руке. Я его потом переписал и положил листочек в книжку. Но это все не важно. У нас в этом году отличные уродились яблоки. Попробуй. Если понравится, приезжай в следующем году, а лучше напиши. А яблок я тебе еще пришлю. Петр».

— Боже мой! — воскликнула Ева и закрыла лицо руками. Ей хотелось закричать, запрыгать, но она крепко схватила себя руками за плечи, чтобы случайно этого не сделать. Потом все-таки не выдержала и подпрыгнула. Быстро начала раздеваться, переоделась в домашнее платье, покрутилась перед зеркалом, потом перед яблоками, полезла в сервант, достала оттуда самую большую вазу и аккуратно сложила в нее загадочные фрукты. Те, что не поместились, с величайшей осторожностью, как будто они были стеклянные, уложила обратно в ящик, на газеты.

Вальсируя с вазой, она протанцевала на кухню. Там она мыла каждое яблоко и вытирала его салфеткой до блеска, напевая Штрауса и продолжая танцевать. Ей было так легко, как будто она невесомая.

Комната преобразилась за ее короткое отсутствие — стала светлее. Ева заметила, что у нее идеальный порядок, красивые кружевные салфетки, а за окном прекрасный клен, покрытый разноцветными осенними листьями. Настроение было новогоднее, Ева поставила вазу на стол и стала на нее смотреть, вспоминая Петра. Конечно, вспомнила-то она его сразу, но слишком уж оглушительно. Теперь, когда буря эмоций улеглась, Ева воспроизводила в памяти образ медленно, обстоятельно и последовательно, ее мысли можно было даже записывать.

— Боже мой!.. Два года прошло… он адрес не выкинул… Никому другому… Мне…

Она вспоминала детали их поездки в Молдавию, когда сотрудников института, при котором, собственно, находился ботанический сад, пригласили для консультаций по селекционной работе. Петр — это садовник. Красивый, сильный, высокий. На него заглядывались, а он пользовался. Когда приехала их, как он писал, «экспедиция», то самая симпатичная из всех приехавших «барышень» (первой, второй и третьей молодости) тут же завела с ним роман и крутила его до тех пор, пока Петр не стал заглядываться на другую, которая была добрая и умная. А уже перед самым отъездом Петр подошел к Еве и сказал: