Конная колонна упорно двигалась вперед. Клинообразный строй был сейчас подобен ладье, рассекавшей неспокойные белесые воды и оставлявшей за кормой пенистые буруны из черной крови. Бой шел яростный, лютый. Орденская «свинья» громоздила позади груды мертвой нечисти. А редкие (трое уже… нет – четверо… пятеро, быть может, шестеро, но – вряд ли больше) всадники, сбитые вместе с лошадьми или вырванные из седел, откалывались от плотного построения, подобно мелким крупинкам. И, отколовшись, почти сразу же пропадали в воющей бледнокожей толпе.

Конный клин не задерживался ни на миг. Наоборот, продвигаясь вниз по склону замковой горы, постепенно набирал скорость. И клин – вырвался. Прорвался.

Сквозь первую преграду.

Отставшие пешие бойцы из мертвой дружины Бернгарда еще продолжали рубить нечисть. Механически, бессмысленно, ибо их вырванные из общей массы мечи не могли уже помочь никому и ничем.

Нечисть сторонилась одиноких пешцев, чья серебряная кровь не прельщала темных тварей. Нечисть разделялась. Небольшая часть кровопийц вновь поворачивала к крепости, где в надвратных башнях оборонялись живые люди. Остальные – и таких было большинство – устремились вдогонку за удаляющимися всадниками. Но упырям трудно угнаться за ними. А защитники Сторожи гнали коней по пологому склону все быстрее.

Быстрее…

Еще быстрее…

Немного (в общем-то, совсем чуть-чуть) потрепанная первой стычкой, но не поломавшая строя «свинья» давно перешла с шага на рысь и теперь споро перестраивалась на скаку.

Оглушительно рокотал из-под забрала голос магистра. Длинный меч мелькал над шеломами не рубя уже, а указывая, что и как надлежит делать. Приказы Бернгарда тевтоны подхватывали и передавали назад. Место вырванных из строя и спешенных умрунов занимали новые рыцари.

Бронированное острие клина вновь насчитывало неизменные четыре, шесть, восемь, десять и двенадцать всадников в первых рядах. Прореженные «крылья», правда, пришлось чуть подтянуть к голове строя. Мертвой дружины Бернгарда уже не хватало, чтобы полностью обеспечить фланговое прикрытие. И теперь живые орденские братья, по сию пору находившиеся в глубине строя, выдвинулись вовне, заполняя небольшие бреши в хвосте колонны. Впрочем, и живые, и мертвые саксы действовали удивительно быстро и организованно. Похоже, ни в ратном умении, ни в строевых маневрах одни не уступали другим.

«Ловко все же они это делают, – вынужден был признать Всеволод. – Одно слово – немцы!»

Тевтонская «свинья» на ходу восстанавливала самое себя. «Свинья» готовилась к новому бою, по сравнению с которым прорыв у крепостных стен был легкой разминкой – не более.

Настоящий враг ждал там, внизу, у подножия замковой горы, где слабо колышется…

Больше всего это походило на белесый туман или море, раскинувшееся перед одиноким утесом с замком на вершине. С этого вот спасительного утеса и предстояло спуститься невеликому отряду всадников. Сброситься вниз в пьянящем галопе. Окунуться с головой в гибельное море-туман. Хлебнуть его сполна.

И – пробиться.

И – прорваться.

Попытаться…

Во-о-он туда, к ущелью. И еще дальше – по ущелью. К безжизненному каменистому плато. К Мертвому озеру.

Безумство? Да, конечно, вне всякого сомнения. Самоубийство? Кто бы спорил. Наивернейшее! Но еще более безрассудно было бы ждать, пока все это упыриное воинство само поднимется на замковую гору и захлестнет крепость. А не это воинство – так другое, что непременно придет за ним. Завтра. Послезавтра…

Нет, уж лучше самим… Сейчас. Сразу. Так хоть есть какой-то шанс. Хотелось бы верить, что есть. Вот только с трудом почему-то сейчас в это верится.

Одно хорошо: под копытами – не узенькая дорожка, а широкий спуск, расчищенный упырями от кольев и рогаток. Хорошо расчищенный, добросовестно. Для конной атаки лучшей местности и не придумать. И предательской грязи под копытами нет. Подсохшая за день земля надежно удерживала шипы серебрёных подков.

И останавливать набиравшую ход «свинью» уже поздно. Пока, впрочем, никто и не пытался этого делать. Складывалось такое впечатление, что сумасшедшая вылазка шокировала даже вражеского Черного Князя, кружившего над неровными рядами бесчисленных тварей.

Но скоро шок пройдет. А может, уже прошел?

Упыриное воинство – впереди и внизу – разительно отличалось от толпы кровопийц, оставленных сзади, сверху. Эти твари не бросались бездумно вперед, а стояли недвижимо. И молча.

Бернгард отдал новый приказ.

Впереди и по флангам выдвигались копейщики. Для таранного удара копья все-таки годятся лучше, чем мечи. Мечи вновь заработают чуть погодя – в ближнем бою. Однако многое будет зависеть от того, как использует «свинья» единственное свое преимущество – разгон со склона замковой горы. И от того, как глубоко она сможет сходу, с наскока вломиться в плотные вражеские ряды.

Катившаяся от крепости, вслед за тевтонским построением волна упырей безнадежно отставала. Отставала, но не остановилась. Твари, над которыми не довлела воля Властителя, упорно продолжали преследование. Видимо, вознамерились гнаться за ускользающей кровью до последнего. Гнаться и… биться?

«Свинья» неслась вниз. Грохотала земля под копытами. Лязгала серебрёная сталь. Шумно и размеренно дышали кони, набиравшие разбег.

Наверное, на человека такая атака произвела бы неизгладимое впечатление. Наверное, такая атака заставила бы дрогнуть даже самые отважные людские сердца. Но под замковой горой стояли не люди. И стоять их там заставляла не людская воля.

– Стрелки-и-и! – широким взмахом меча Бернгард подал знак.

Хвост атакующей колонны раздался вширь. Рыцари, прикрывавшие тыл, расступались, выпуская арбалетчиков и лучников из чрева «свиньи». Так удобнее вести дальний бой.

Скупо и дружно щелкнули легкие самострелы конных орденских кнехтов. Выпустив по болту, арбалетчики тут же возвращались в строй. А к делу с куда большей основательностью приступали лучники Сагаадая. Татары метали посеребренные стрелы с немыслимой быстротой и сноровкой. Одну за другой, а то и парами – сразу, с одной тетивы.

Били кочевники в направлении атаки, навесом, используя всю мощь упругих степных луков и практически не целясь. Это, в общем-то, сейчас и не требовалось. Упыри впереди стояли плотно, тесно, густо – не промахнешься. Если, конечно, добросишь стрелу.

Татарские стрелы, несмотря на немалое расстояние, отделявшее еще противников друг от друга, долетали до упыриной рати, не утратив убойной силы. Оперенный дождь сыпался на узкий участок, по которому вскоре должна была ударить «свинья».

Длинные стрелы с пестрым оперением пробивали мертвенно-белые тела нечисти насквозь, прикалывая одно к другому. Еще издали, на подходе, атакующие выкашивали и укладывали на землю целые шеренги упырей. Колчаны пустели, однако просвета в сплошной белесой стене пока не наблюдалось: места павших кровопийц занимали твари из задних и соседних рядов.