приговор над митр. Сергием и его Синодом был произнесен преждевременно не только потому, что в данный момент митр. Евлогий не был убежден в подлинности этих бесед, но и потому, что ему не были известны все обстоятельства дела. Подчеркнув свою несолидарность с протестами, митр. Сергий в особой записке, поданной во ВЦИК, определенно заявил о нуждах церкви. Итак, не сокрытие истинного положения дела, а сознание бесполезности и даже вредности протеста руководило митр. Сергием во всем этом деле. Если так преждевременно и неосновательно вынес осуждение митр. Сергию его представитель в Зап. Европе, на что он не имел никакого права, то совершенно иначе действовал сам митр. Сергий.

Узнав из номера «Известий» от 18 марта,[66] что в газете «Морнинг Пост» появилось сообщение об участии митр. Евлогия в молениях-протестах в Лондоне, Патриарший Синод вовсе не спешит произнести свое суждение о поступке митр. Евлогия и о нецелесообразности дальнейшего пребывания митр. Евлогия на его собственном посту, а старается выяснить все обстоятельства дела и прежде всего запрашивает самого митр. Евлогия о правильности самого сообщения «Морнинг Пост». Когда сам митр. Евлогий подтвердил сам факт, только тогда, уже 11 июня,[67] Заместитель и Синод освободили митр. Евлогия от временного заведывания заграничными приходами и сообщили о передаче этого управления, тоже временно, арх. Владимиру с просьбой: если последний почему-либо не может взять на себя управление, то чтобы указал другого епископа, которому Патриархия могла бы передать управление. Несмотря на это, митр. Евлогий и его сторонники решились утверждать, что митр. Сергий в данном случае действовал под давлением ГПУ. В связи с этим появились самые нелепые слухи, и прежде всего сочли арх. Владимира за агента ГПУ, наделенного столь большими полномочиями и даже привезшего с собой из Москвы этот указ. Определенно утверждали, что его видели в Берлине – в поезде: он был даже в красном клобуке. После таких сведений уже не могло быть сомнений. Как ни нелепы слухи о арх. Владимире, но они недалеко ушли от тех утверждений, которые распространяли вполне солидные люди, игнорируя фактическую обстановку увольнения митр. Евлогия. Преждевременность же суждений самого митр. Евлогия, всего вероятнее была им проявлена под чьим-то давлением.

Нужно было демонстрировать солидарность клира и мирян с митр. Евлогием. Поэтому собрали в Париже съезд представителей приходов и духовенства. Еще гораздо ранее получения указа об увольнении на повестку собрания был поставлен вопрос, наличность которого, по заявлению самого митр. Евлогия, заставила его покинуть совещание епископов в Карловцах в 1926 году. Теперь тот же самый вопрос стоял на повестке предстоящего съезда: об отношении к Патриархии. Кто возьмет на себя задачу доказать неуместность этого вопроса на епископском совещании и законность этого обсуждения на Парижском съезде? Сама постановка его свидетельствовала о предрешении вопроса об отпадении от Патриархии. При этом предположении все остальное делается понятным. Съезд не обманул ожиданий, но все же в сообщениях о съезде были допущены неправильности. Большинство рвало связи с Патриархией, но были и противники этого, для затуманивания вопроса утверждали, что разрыв с митр. Сергием не означает еще разрыва с Русской Церковью. Очевидно, некогда высказанная самим же митр. Евлогием мысль, что только подчинение власти законных правопреемников служит связью заграничных приходов с Русской и вообще церковью, была теперь не ко времени. С этой точки зрения вопрос, предложенный съезду, в сущности сводился к дилемме: или с церковью, или с митр. Евлогием в расколе. Уже из самой дилеммы ясно видно, что, собственно, церковным выходом был только первый, второй же не был церковным, так как выводил и стадо, и пастыря за церковную ограду. Однако в это время уже намечался и третий путь, который лежал тоже «инде», т. е. вне церковных правил. Об этом пути во время съезда еще неудобно было говорить, так как могло вызвать нежелательную потребность детальнее разобраться во всем вопросе.

Вопрос об отношении к Патриархии после указа 11 июня превратился в вопрос о подчинении или неподчинении распоряжениям высшей церковной власти. Если в вопросе о назначении епархиального архиерея голос епархии и имел бы известное значение, то в вопросе об увольнении этот голос не может играть ровно никакой роли, так как архиереи увольняются или по суду или по распоряжению высшей церковной власти. Назначение же епископов в заграничные миссии производится исключительно постановлением Синода. Следовательно, тем же порядком совершается и увольнение их. В таком порядке был назначен и сам митр. Евлогий, да еще временно. Правда, в указе о назначении было сказано: «Впредь до восстановления беспрепятственных сношений с Петроградом». Но это в данном случае не имеет значения, так как церковная власть всегда имеет право изменить условия, ею же и поставленные, но это вполне ясно показывает, что Св. Патриарх и Синод в 1921 году вовсе не считали митр. Евлогия несменяемым, хотя бы даже в том условном смысле, как всякого епархиального архиерея, пребывающего на кафедре «пожизненно». Не было учреждено и кафедры. Временный характер всего поручения митр. Евлогию совершенно очевиден.

Вопрос был осложнен самим существом постановления съезда, сформулированного к тому же в ультимативной форме: если митр. Сергий не отменит своего указа, то выйти из подчинения Московской Патриархии, но сохранить поминование митр. Петра. После всего, что имело в жизни Русской Церкви до этого, подобная добавка казалась ни от чего не гарантирующей: не так ли поступили карловчане, григорьевцы и иосифляне? Митр. Евлогий, допуская постановку этого вопроса на рассмотрение своего съезда, совершал служебное преступление. А председательство на съезде самого митр. Евлогия не соответствовало элементарной объективности. После подобного постановления евлогиане, по силе статей 14 и 15 постановлений Двукратного Собора, делались формальными раскольниками.

Однако и после этого высшая церковная власть не дала места гневу или силы какому-либо закулисному влиянию. Митр. Сергий даже выразил согласие пересмотреть вопрос об увольнении митр. Евлогия, но при трех условиях: 1) обещании со стороны митр. Евлогия не нарушать данного обязательства относительно политических выступлений, 2) признать свою поездку в Лондон ошибкой, 3) осудить постановления своего съезда. Ответ митр. Евлогия и некоторые другие обстоятельства (обязательство перед Константинопольским Патриархом о невнесении политики в церковь) показывают, что для него неприемлемым оказалось только осуждение постановлений июльского съезда 1930 года. Беззаконность этих постановлений между тем является самым бесспорным во всем, что имело место за последнее время в жизни заграничных приходов. Отсюда ясно, что отделение от Русской Церкви или раскол соответствовал видам руководящих групп в «евлогианстве».

После этого не было для митр. Сергия и Патриаршего Синода иного выхода, как подтвердить увольнение митр.