— Да, вон сколько времени утекло!

— И до чего мы дошли? Сын предает мать, сестра — брата, друг — подругу…

— Но мы с тобой друг друга не предадим!

— Давай подумаем, как лучше всего поступить с этой открыткой. Для тебя вправду неразумно выходить на улицу с нею в кармане, раз ты чувствуешь, что за тобой следят.

— Возможно, это попросту нервы. Давай сюда открытку, уж как-нибудь я от нее избавлюсь!

— Тебя, прямо как назло, так и тянет к опрометчивым поступкам! Нет, открытка останется здесь!

— У тебя жена и двое детишек, Эрвин. И сотрудники твои, пожалуй, не сплошь надежны. Кто нынче вообще надежен? Давай открытку. Через четверть часа я тебе позвоню и доложу, что избавился от нее!

— Боже упаси! Опять ты в своем амплуа, Макс. О таких вещах — по телефону! Почему бы тогда не позвонить прямо Гиммлеру[23]? Так ведь куда быстрее!

Они снова переглядываются, немного утешившись, что все-таки не совсем одиноки, что у каждого есть пока надежный друг.

Неожиданно адвокат сердито хлопает ладонью по открытке.

— О чем только думал чертов идиот, когда писал вот это и подбрасывал нам на лестницу! Рассчитывал других отправить на эшафот?!

— А из-за чего? Что он, собственно, пишет? Любой из нас все это уже знает! Он не иначе как сумасшедший!

— Все теперь сплошь сумасшедшие, один заражает другого!

— Не мешало бы поймать этого малого, который устраивает другим такие неприятности! Я буду только рад…

— Ах, брось! Тебя определенно не порадует, если еще кто-то умрет. Но как нам выбраться из этих сложностей?

Адвокат опять задумчиво глянул на открытку. Потом взялся за телефон.

— У нас в доме есть этакий политруководитель, — пояснил он другу. — Я официально передам ему открытку, опишу реальную ситуацию, не придавая ей большой важности. Ты уверен в своих показаниях?

— Вполне.

— А в своих нервах?

— Безусловно, дорогой мой. На сцене я еще никогда не мандражировал. Всегда только перед выходом! А что за тип этот ваш политруководитель?

— Понятия не имею. Не припомню, чтобы я хоть раз его видел. Вероятно, какой-то мелкий чинуша. В общем, сейчас я ему позвоню.

Однако явившийся человечек походил не столько на чинушу, сколько на лиса, правда весьма польщенного тем, что ему довелось познакомиться со знаменитым актером, которого он так часто видел в кино. И, не раздумывая, он назвал шесть фильмов, в которых тот никогда не снимался. Макс Хартайзен выразил восхищение его памятью, после чего они перешли к деловой части.

Лис прочитал открытку, но лицо его оставалось бесстрастным, нипочем не скажешь, чтó он чувствует. Хитрован. Затем он выслушал сообщение об обстоятельствах находки и о том, как открытка попала в контору.

— Очень хорошо. Очень правильно! — похвалил руководитель. — И когда примерно это произошло?

Адвокат на секунду запнулся, быстро взглянул на друга. Лучше не врать, подумал он. Его же видели, взбудораженного, с открыткой в руке.

— Примерно полчаса назад, — ответил адвокат.

Человечек приподнял бровь.

— Так давно? — с некоторым удивлением произнес он.

— Мы обсуждали другие дела, — пояснил адвокат. — И не придали находке большого значения. А что, это важно?

— Все важно. Например, важно поймать молодчика, который подложил открытку. Но прошло уже полчаса, слишком поздно.

В каждом его слове сквозил легкий укор по поводу этого «слишком поздно».

— Я сожалею об этом опоздании, — звучно произнес актер Хартайзен. — Виноват. Собственные дела казались мне важнее этой… писанины!

— Мне надо было сообразить, — сказал адвокат.

Лис примирительно усмехнулся:

— Что ж, господа, опоздали значит опоздали. Во всяком случае, я рад, что таким образом мне выпало удовольствие лично познакомиться с господином Хартайзеном. Хайль Гитлер!

В ответ оба громко, энергично, вскочив на ноги:

— Хайль Гитлер!

Когда же дверь за ним закрылась, друзья посмотрели друг на друга.

— Слава богу, избавились от этой злосчастной открытки!

— И он ни в чем нас не заподозрил!

— Насчет открытки нет! А вот что мы колебались, отдавать ее или не отдавать, он наверняка понял.

— Думаешь, нас ждет продолжение?

— Да нет, вряд ли. В худшем случае безобидный допрос, где, когда и как ты нашел открытку. А в этом плане утаивать нечего.

— Знаешь, Эрвин, вообще-то я теперь с радостью на время уеду из города.

— Вот видишь!

— В этом городе становишься негодяем!

— Верно! Становишься! Еще как!

Лис между тем поехал в местную ячейку. Теперь открытка попала в руки коричневорубашечника, а тот сказал:

— Этим занимается только гестапо. И лучше съезди туда сам, Хайнц. Погоди, черкну тебе пару строк. А как эти господа?

— Они тут совершенно ни при чем! Конечно, политически благонадежными их не назовешь. Говорю тебе, оба взмокли как мыши, пока про открытку рассказывали.

— Хартайзен, говорят, в немилости у министра Геббельса, — задумчиво заметил коричневорубашечник.

— Тем не менее! — сказал Лис. — Он бы на такое нипочем не решился. Боится чересчур. Я назвал ему в глаза шесть фильмов, в которых он вообще не снимался, и восхищался его игрой. А он только кланялся да лучился благодарностью. А я прямо-таки чуял, как он потеет от страха.

— Все они боятся! — презрительно бросил коричневорубашечник. — Почему, собственно? Ведь им же легче: делай, как мы велим, и порядок.

— Просто люди никак не отвыкнут думать. По-прежнему воображают, что чем больше думают, тем дальше продвинутся.

— А нужно всего-навсего подчиняться. Думать будет фюрер. — Коричневорубашечник щелкнул пальцем по открытке. — А этот вот? Как насчет него, Хайнц?

— Ну что сказать? Вероятно, он и впрямь потерял сына…

— Да брось! Те, кто пишет такие вещи, всегда просто-напросто подстрекатели. Хотят чего-то для себя. Сыновья и вся Германия им по фигу. Небось какой-нибудь старый соци или коммунист…

— Вряд ли. Никогда в жизни не поверю. Они со своим фразерством расстаться не могут — «фашизм», «реакция», «солидарность», «пролетарий», но этих громких слов в открытке нет. Я, знаешь ли, за километр против ветра чую соци и коммунистов!

— А по-моему, все ж таки они! Замаскировались…

Однако господа из гестапо тоже не согласились с коричневорубашечником. Кстати, донесение Лиса там восприняли с веселым спокойствием. Уже и не такое видали, привыкли.

— Ну что ж, — сказали они. — Хорошо. Поглядим. Будьте добры, зайдите к комиссару Эшериху, мы известим его по телефону, этим делом займется он. Еще раз подробно