class="p1">Пламя горит в камине, жар распространяется и доходит до моих брюк. Я смотрю на горящие поленья, которые искрятся, как моя озлобленность, и делаю глоток лучшего колумбийского сорта кофе.

Тяжелые шаги эхом отдаются от стен, затем Анджело появляется в дверном проеме гостиной, его пальто перекинуто через руку.

В его взгляде светится сухое веселье.

— А я-то думал, что больше никогда не увижу тебя в костюме, — я смотрю на него в ответ. Когда он видит мое безмолвное выражение лица, его юмор гаснет, словно свеча, медленно лишенная кислорода. — Ты готов?

Стиснув зубы, я поворачиваюсь к огню, достаю из кармана колоду карт и лениво перетасовываю их.

Мы оба знаем, что он спрашивает не о том, готов ли я ехать в Бухту, а скорее о том, готов ли я вернуться.

Конечно, нет, но я не могу вечно тлеть на диване с миской конфет, балансирующей на животе. Она ушла. Как мне и было нужно.

Просто я не думал, что она заберет с собой и мое сердце.

— Родился готовым, — сухо говорю я, проводя большим пальцем по колоде, чтобы создать удовлетворительный звук.

Взгляд Анджело впивается в меня на несколько мгновений, прежде чем он выходит из комнаты.

Я переключаю внимание на эркерные окна. Там стоят три бронированных седана и группа изрядно потрепанных мужчин, слоняющихся вокруг них. Габ подставил меня перед нашим наименее любимым двоюродным братом, который пырнул меня ножом, а потом сгинул с лица планеты. Очевидно, его шестерки не знают, чем себя занять в его отсутствие, поэтому они присоединились к команде охраны, которую он назначил мне.

Теперь, когда ее нет, мне не нужна вся эта дополнительная защита.

Успокоив дыхание, я еще раз перетасовываю карты, раскладываю их веером в руке лицевой стороной вниз и выбираю одну наугад. Если это Туз Пик — самая удачливая карта в колоде, — возможно, вычеркивание ее из моей жизни покажется не таким уж большим провалом.

Легким движением запястья я смотрю на другую карту.

С шипением бросаю ее в огонь и выхожу из комнаты, оставляя Королеву Червей тлеть в пламени.

— Вот ты где!

Я останавливаюсь в фойе и смотрю вверх по лестнице. Рори стоит на самом верху, с собакой в одной руке и свертком пушистой ткани в другой.

— Угадай что? Я купила нам плед-толстовки! Смотри! — она опускает Мэгги на землю и протягивает что-то безразмерное. — У них есть карманы! Я могу посадить Мэгги в свой, а ты к себе можешь положить закуски, — она замолкает, наблюдая, как ее собака спускается по лестнице и поднимается на лапы по моим ногам. — Или ты можешь взять Мэгги. Она любит, когда ты чешешь ей за ушком.

— Извини, сестренка, наши дни перекусов и просмотра сериала закончились, — наклонившись, чтобы взъерошить кудри собаки, я одариваю Рори извиняющейся улыбкой. — Я возвращаюсь к работе и снова ем брокколи на пару с курицей.

Она хмурится, пробегает взглядом по складке моих брюк, как будто только сейчас заметила, что я не в трениках и уродливых носках. Ее замешательство перерастает в восторг.

— Пенни вернулась?

В моем горле образовывается ком при звуке ее имени.

— Нет.

— Тогда почему, во имя святого фламинго, ты в костюме?

— Что?

Она смотрит на меня так, будто надеется, что я загорюсь посреди фойе.

— Я посмотрела с тобой три сезона «Настоящие домохозяйки Беверли-Хиллз», позволяла есть мои вкусные закуски, разрешала гладить Мэгги. Неужели ты думаешь, что делала это, чтобы помочь тебе забыть Пенни?

Я недоверчиво качаю головой.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Это потому, что ты идиот. Как только ты явился у нас на пороге, я сказала Анджело, что хочу, чтобы ты ушел. Но потом увидела, как ты смотришь один и тот же футбольный матч на повторе, и поняла, что у тебя переходной этап. Ну, знаешь, тот, который наступает после решения, что ты не можешь быть с ней, но перед тем, когда понимаешь, что не можешь жить без нее?

Она скрещивает руки, с усмешкой глядя на мой костюм.

— Единственная причина, по которой ты должен быть хорошо одет и покидать этот дом, заключается в том, что осознал это. И теперь мчишься в аэропорт, чтобы помешать ей сесть на самолет. Или, не знаю, бежишь в церковь, чтобы помешать ей выйти замуж за другого мужчину.

Мои глаза сужаются.

— Пенни выходит замуж?

Рори ударяет себя ладонью по лбу.

— Боже, Раф. Этим утром ты действительно испытываешь мое терпение. Ты что, никогда не смотрел романтические фильмы? Если вернешься на работу, это не будет твоим долго и счастливо. Ты пропустил несколько шагов. Такие как, осознать, что, несмотря ни на что, у тебя все получится, а потом сделать громкое драматическое признание в любви. Только тогда ты будешь счастлив до конца своих дней, — она делает паузу, прежде чем добавить: — С Пенни.

Я горько усмехаюсь.

— Извини, что расстраиваю тебя, но жизнь совсем не такая, как в кино.

Ее взгляд скользит по моему плечу, и я внезапно осознаю присутствие моего брата в дверном проеме позади меня.

— А вот и такая, — тихо говорит она.

Я провожу пальцем по булавке воротника. В одном она права: возвращение на работу — не мое долго и счастливо, но в конце концов, я и не был предназначен для подобного. И ни один романтический фильм не рассказывает о мужчинах, которые влюбляются в девушек, разрушающих их жизни, даже не пытаясь.

Я вздергиваю подбородок, встречая ее пристальный взгляд натянутой, лишенной юмора улыбкой.

— Тогда, думаю, тебе повезло.

Прежде чем пробить кулаком стену, я поворачиваюсь и выхожу на подъездную дорожку. Небо такое же мрачное, как и мое настроение, а ветер такой же холодный, как мое сердце.

Ленивые шаги Анджело хрустят по гравию позади меня.

— Сначала мне нужно завезти кое-какие документы в порт, так что мы поедем на разных машинах, — его внимание переключается на мой сжатый кулак. — Только не съезжай сейчас со скалы, ладно?

— Тебе лучше надеяться, что я этого не сделаю, брат. Без меня ты никогда не сможешь разобраться в сомнительных контрактах Тора.

Несмотря на январский иней, ползущий по лобовому стеклу, я выезжаю с территории с опущенными всеми четырьмя стеклами, отчасти потому, что запах Пенни все еще просачивается сквозь стенки моей машины, а отчасти потому, что я надеюсь, что резкий ветер вобьет в меня немного здравого смысла.

Больше никакой, чёртовой хандры. Я сказал Анджело, что вернулся, и теперь мне просто нужно убедить себя, что это серьезно. Вцепившись в руль, заставляю себя