– Я, пожалуй, прилягу, – произнёс он, подбил чуть повыше подушку и, уютно расположившись на постели, прикрыл краем одеяла ноги.

Семёну не терпелось продолжить разговор, и он спросил:

– А что ж он отрёкся от престола? Не догадывался, что так может случиться?

– Не знаю, – неохотно ответил отец Серафим. Он явно не был расположен к продолжению разговора, но Свистунов не унимался:

– Смалодушничал, отрёкся, вот и пострадал, – несколько развязно произнёс Семён Семёнович. В рассказ старика он не поверил. Старец Серафим мгновенно подскочил и сел на кровати. Гневно погрозил Свистунову пальцем и сказал:

– Осуждать человека – грех. Осуждать в том, чего человек не сделал – грех вдвойне!

– То есть, как это не делал?

– Нет.

– А как же…

– Манифест изначально был напечатан на двух телеграммных бланках с помощью печатной машинки. Оба листа подписаны государем. После того, как Николая Александровича под револьвером увезли в Царское село, появился третий бланк, точнее он стал средним, вторым, где, собственно и шла речь об отречении. Его вложили между первыми двумя, поделали подпись, скопировав с первого, дали в газеты и на следующий день Император с ужасом, горечью и разочарованием узнал, что отрёкся от престола. Тогда же и появилась его запись в личном дневнике о круговом предательстве, трусости и обмане. Но дело было сделано. Однако, что я вас тут убеждаю, вы всё равно мне не верите…

– Поверить сложно.

– Нет, не сложно. Надо лишь включить логику. То, что его оставили в живых, отправив в психушку, как раз логично. Он мог пригодиться в тот сложный момент для Ульянова, с одной стороны, став предметом торга. С другой стороны, психически больному никто бы не поверил. Точнее утверждение, что он есть царь и послужило главным симптомом умственного расстройства некоего «проходимца». У Ленина не было цели убить царскую семью, иначе это сделали бы сразу, инсценировав любую трагическую случайность. Но нет! Его почти год охраняли и прятали! Так что не логично было его убить, мотивировав близостью фронта. Что, не было возможности эвакуировать его в глубь территории, контролируемой большевиками?

– Была…наверное.

– Ну, вот вы сами себе и ответили.

– Это он тоже вам сам рассказал… про отречение?

– Разумеется.

– Но, позвольте, семья ведь была похоронена в царской усыпальнице? – скорее по инерции пытался возражать Свистунов.

– Вы-то почему так в этом уверены? – хладнокровно ответил старик. – Если вы не знаете – Церковь не признала останки принадлежащими Романовым, и отпевание было совершено обычным чином. Тем не менее, убиенные были канонизированы, как страстотерпцы и мученики. А ведь быть «всего лишь» расстрелянным, извините за цинизм, отнюдь не достаточно, чтобы почитаться таковыми.

– И что это значит? – растерянно спросил Семён.

– Что значит? Хм. Неужели не понятно? – хитро посмотрел на собеседника отец Серафим. В ответ Свистунов только пожал плечами.

– Это значит, что та жизнь, которую им пришлось прожить, официально считаясь убитыми, была настолько тяжёлой, что пережитых страданий с лихвой хватило на то, чтобы быть почитаемыми как мученики. Логично? Или попробуете обосновать таковое иначе?

– Но ведь экспертиза показала, что это именно их останки!

– Подлинность останков разве исключает естественную смерть? Просто советская власть знала, где захоронены все останки, а затем в нужный момент объявили, что они найдены в Ганиной яме и предъявили миру, эксгумировав из реальных мест упокоения, – парировал Тимофей Иванович. – И потом, вы не заметили некоторую странность?

– Какую?

– Останки Марии и мальчика пока не обнаружили.

– И что?

– Дело в том, что там, в Ипатьевском доме, жил мальчонка тех лет, что и цесаревич, но за сутки до трагедии внезапно пропал. Якобы был отправлен в город, – произнёс Тимофей Иванович и умолк. Потом увидел, что собеседник не понимает о чём речь и продолжил. – Я предполагаю, что мальчишке приготовлялась роль трупа цесаревича, но заковырка, мальчишка сбежал. На роль трупа пришлось подыскивать кандидатуру позже. Не успели к дате инсценировки. Уверен, место захоронения цесаревича найдут. В другом месте и позже.

Зачем трупы обезображивать? Объявить на весь мир, что расстреляли и старательно уродовать тела? Ну, спрятали – понятно, а обезображивать для чего? Полагаете, если бы колчаковцы тогда же нашли могилу, то не догадались бы чьи останки? Тем более, что личные вещи, драгоценности, по которым можно определить чей труп погребён в могиле, обнаружены рядом. Логика, где? – спросил Тимофей Иванович и сам же ответил: – Простая инсценировка. Их обезобразили, как раз для того, чтобы скрыть, что останки чужие, не царственной семьи, при этом оставили массу артефактов, точнее улик-вещей вокруг. Где логика – прятать трупы и оставлять предметы их личного обихода? Правда, я допускаю мысль, что трупов там и вовсе не было…

Старик в очередной раз прилёг и закрыл глаза, давая понять, что разговор закончен. Семён Семёнович принялся расхаживать по палате, обдумывая, как ещё можно опровергнуть доводы приведённые отцом Серафимом. Получалось плохо.

Вдруг Свистунов замер, потом резко повернулся к собеседнику и спросил:

– Стоп, стоп. Так, если государь остался, жив, не отрекался и умер своей смертью, то…Россия – монархия? Престол есть, нет только царя. Остаётся принять миропомазание взойти на престол и…?

– Ага! Догадались?! – торжествующе воскликнул старик. – Впрочем, он мог умереть и не своей смертью. Одни поговаривают, что это было ритуальное убийство, а другие якобы видели заспиртованную голову государя в кабинете главного врача…Но это не меняет юридической стороны дела.

– Монархия…это ведь почти диктатура?

– Что за глупости? Скажите, как называют руководителя, который точно знает, что уйдет через несколько лет? – спросил Тимофей Иванович и тут же сам ответил: – Временщик! А ваша хваленая демократия не что иное, как свобода выбора временщиков и та относительная.

Свистунов растерянно пожал плечами, не зная, что ответить и, чтобы сменить тему спросил:

– Вот ещё вопрос.… Послушайте, значит, некоторые персоны за границей объявившие себя членами семьи Романовых могут оказаться действительными?

– Я вас умоляю, – не открывая глаз, ответил старец Серафим, – нет, конечно.

– Но ведь шанс у них был убежать или может их обменяли?

– Вот, если вы, например, окажетесь без средств существования и ночлега в родном городе, что будете делать?

– К родственникам обращусь или близким.

– Вот-вот, а для Александры Федоровны Европа дом родной, а значит и для её детей. Или вы забыли, что она немка? Родной город Дармштадт. А двоюродный брат Николая II – английский король Георг V. Кстати, похожи как братья-близнецы. Николай Александрович копия Георг или наоборот. Неужели полагаете, что такие родственники позволили бы им нищенствовать или монашествовать?

Свистунов ничего не ответил и вновь принялся отмеривать шаги от одной стены