Батшебе почему-то стало жарко, потом обдало ледяным холодом. Даже не зная о существовании дороги через Чиппенхем, она пришла точно к такому же выводу. Однако до сих пор каким-то образом удавалось подавить и саму мысль, и отчаяние, вызванное полной беспомощностью.

Неудивительно, что она с такой легкостью уступила желанию. Просто стало ясно, что дело проиграно и скандал неизбежен.

– Поводов для ужаса нет, – снова прочитав на лице ее чувства, успокоил Бенедикт, – Не все еще потеряно. Просто необходимо рассмотреть задачу по-новому, под другим углом.

Батшебе вовсе не хотелось рассматривать задачу. Хотелось упасть на колени и зарыдать. По-детски, не стесняясь. Она не могла больше выносить взрослую жизнь. Не могла больше быть матерью. Не имела сил исправлять положение, расхлебывать чужие неприятности и улаживать неурядицы и конфликты.

– Прекрати сейчас же, – приказал Бенедикт, вновь мгновенно поняв ее мысли. Но сказал он это мягко, почти нежно, а потом подошел и обнял. Батшеба не выдержала и расплакалась.

Гроза оказалась короткой и скоро прошла, однако он не размыкал объятий. Едва Батшеба успокоилась, он нежно сказал:

– Ты просто устала.

– Вовсе не устала, – возразила она. – Спала несколько часов.

– И все же ведешь себя, как маленький ребенок, которому давно пора отдохнуть.

– Что бы ты понимал в детях, которым пора отдохнуть? – обиделась она.

Он пробормотал что-то невнятное, а потом схватил ее в охапку и водрузил на монументальную кровать. Батшеба тут же подскочила.

– Я вовсе не ребенок и не хочу отдыхать!

– Зато я хочу, – серьезно заявил Бенедикт и преспокойно улегся рядом.

– Ну и пожалуйста, – заключила она. Попыталась было выскользнуть из постели, однако сильная рука тут же схватила за талию и вернула на место. – Нам нельзя спать в одной кровати, – предупредила Батшеба. – Это добром не кончится.

– Знаю, – отозвался Бенедикт и быстрым ловким движением положил ее на себя.

Батшеба так старалась вести себя ответственно, обдумывать слова и поступки.

И вот стоило ему лишь позвать – властно, по-хозяйски, – и вся линия обороны мгновенно рассыпалась.

– Это нечестно, – прошептала она и опустила голову. Губы оказались возле его губ.

– Совершенно верно.

Губы встретились и сомкнулись. Она снова стала юной, а кровь помчалась по венам горячим потоком. Они целовались самозабвенно и бесстрашно, и Батшеба отчаянно нырнула головой вниз – в бездонный омут чистого первозданного наслаждения: его вкус, его прикосновения, его запах – ощущение большого, сильного и прекрасного мужского тела.

Теплые нежные руки двигались по ее телу, и тело безвольно, беспомощно отвечало на призыв. Руки… прикосновения… Казалось, стоит ему прикоснуться, и она тут же умрет. А теперь хотелось раствориться в этом прикосновении и в переполнявшей душу радости, в звенящем потоке чувств.

Ослеплена. Влюблена до безумия. Обращена в рабство.

Ну и что? Какое это имеет значение?

Он опять принадлежал ей, пусть всего лишь на несколько коротких мгновений. Она прервала поцелуй, села, взяла его руки в свои и провела ими по животу, к груди. Крепко прижала и, выгнувшись, застыла в безмятежном, бездумном счастье.

– О Боже, – пророкотал он. – О Господи! Ты убьешь меня, Батшеба!

Он притянул ее к себе и снова принялся жадно целовать. Сначала в губы, потом в шею. Ей не терпелось ощутить его существо в глубине собственного тела, однако прежде чем она успела дотянуться, он перевернул ее и оказался сверху. Сжал ее ладони и удержал их на постели по обе стороны головы. Пристально посмотрел в глаза и едва заметно, загадочно улыбнулся.

– А теперь позволь слегка убить тебя.

Склонился и покрыл поцелуями плечо и руку – проложил дорожку к ладони, которую продолжал удерживать на постели. Лизнул запястье – так неожиданно, что острое ощущение заставило ее вздрогнуть от молнии непреодолимого желания. Она беспомощно дернулась, сраженная вожделением.

Сладкая пытка. Восхитительное мучение.

Он принялся точно так же испытывать другую сторону тела, а потом медленно направился вниз. Она погрузилась в чувства, в восторженные ощущения, странные и чудесные. Каждая ласка, каждое прикосновение губ, языка и рук отзывались горячими молниями в тайных глубинах тела, в обители наслаждения.

Он наконец-то отпустил ее руки, словно разрешая схватиться за подушку, чтобы утопить в ней восторженно-беспомощные стоны и крики.

И вот наконец в то самое мгновение, когда она едва удерживалась на поверхности сознания, опасаясь, что вот-вот взорвется и разлетится на мелкие кусочки, он снова поднялся.

Наконец-то, наконец-то, наконец-то.

– Да, – выдохнула она, почувствовав, как он входит все глубже и глубже, и еще несколько раз повторила это самое «да». Ведь она родилась и жила лишь для этого: чтобы обладать им и отдавать ему себя. Безоговорочно и безусловно. Отвергая здравый смысл и самообладание. Только это: быть вместе, стать единым целым, полностью подчиниться страсти.

«Да, да, да. Хочу тебя. Хочу, хочу…» И вот наконец настал последний, дикий взрыв, сияющий экстаз.

«Да, да, да… люблю тебя!»

Бенедикт проснулся, погруженный в аромат прекрасного женского тела. Батшеба лежала рядом, свернувшись калачиком и крепко прижавшись к нему. Бенедикт завладел безупречной грудью. Потом спрятал лицо в нежном изгибе шеи.

Вел себя бесстыдно, порочно и эгоистично.

Над их головами сгущались грозовые облака.

Следовало ожидать неминуемого скандала, скандала десятилетия.

Ну и пусть.

Наказание неизбежно. Обоим придется сполна заплатить за грехопадение.

Так что сдерживаться уже незачем.

Она пошевелилась, тоже медленно выплывая из мутной заводи сна.

– Ратборн? – Голос прозвучал чуть слышно.

– Да, это я. У тебя на груди. Не дергайся, пожалуйста, мне так очень удобно.

– Наверное, уже полдень.

– Неужели?

– До каких пор ты намерен делать вид, что все в порядке и мы не катимся прямиком в пропасть?

– Все в полном беспорядке. Пропасть близко. Так что имеет смысл получить наслаждение и не потерять последние моменты жизни. Знаешь, как сказал замечательный поэт Эндрю Марвелл?

Вижу отсветы зарницы,

Слышу оклик за спиною.

На крылатой колеснице

Время гонится за мною.

Так что давай ловить отпущенные вечностью мгновения.