Если бы даже я приказал, радость не озарила бы мою душу. Печаль надолго воцарилась во дворце и омрачила первые месяцы наступившего нового года. Мы с Екатериной, вместе переживая нашу утрату, сильно сблизились, объединенные общим горем. Мы заказали и посетили несколько особых месс, это еще больше укрепило наши набожность и благочестие. Я ни с кем не мог поделиться своим горем, поскольку произошедшее касалось лично меня, моей венценосной особы. А Екатерина… Да, Екатерина принадлежала к королевскому роду, и она понимала меня…

Когда наконец ее здоровье полностью восстановилось, я вдруг обнаружил, что единодушие и взаимное сострадание привели к новым отношениям в супружеской постели. «Как странно, — с удивлением подумал я тогда (и до сих пор удивляюсь), — дружба, видимо, подавляет вожделение, душит его подушкой тесной душевной близости?» Ведь страсть не нуждается в этом; она расцветает пышным цветом на почве загадочной отстраненности, которая питает телесное влечение. Екатерина, моя таинственная испанская принцесса, стала теперь моим другом по несчастью… и тем не менее, соблюдая библейские заветы, я познавал ее, как и должно мужу познавать жену.

* * *

Именно Уолси я попросил заказать особые мессы во исполнение наших с Екатериной намерений. Он уже доказал мне свою преданность на заседании Тайного совета. Я проявил дальновидность, когда ввел Уолси в состав Совета. Мой верный сторонник незамедлительно начал действовать в противовес некоторым планам Фокса, Уорхема и Рассела. Проницательный Уолси был умен и тактичен, я оценил эти его положительные качества, когда он не проявил никакого любопытства относительно проведения дополнительных богослужений. Помимо осторожности Уолси отличался еще и честностью. Я приобрел хорошего слугу. Оставалось только научиться наилучшим образом использовать его способности — к нашей общей выгоде.

С неизменным постоянством он готовил для меня краткие отчеты о переменах в иноземной политике. Казалось, Уолси мог ежечасно выдавать по новому докладу. Однажды утром в конце мая я так увлекся штудированием его заметок (передо мной лежала целая кипа бумаг, включая отчет о запасах дворцовых складов), что не услышал, как в мой кабинет вошла Екатерина. Впрочем, ее шаги были очень легкими. Я заметил ее присутствие, лишь когда она остановилась у меня за спиной.

— Интересно, мой дорогой, что вы столь увлеченно изучаете? — мягко спросила она.

— Да все наше хозяйство. Вот знаете ли вы, к примеру, что в вашем — или, вернее, в нашем распоряжении находятся, — я ткнул пальцем в строчку и прочел указанную там статью, — расписные изразцы из Испании?

— Нет. Но мне хотелось бы, чтобы они украсили наши покои. Я скучаю по родным изразцам… у них такие чистые и яркие краски. В отличие от здешних темных деревянных интерьеров.

— А где их обычно используют? — поинтересовался я.

— На полах. Или на стенах. В любых залах, где есть картины, драпировки или деревянные панели. И по цвету изразцы бывают разными — красными, оранжевыми и желтыми.

— Что ж, я распоряжусь, чтобы ими выложили пол в ваших покоях Гринвичского дворца. А на новом изразце мы укажем одну дату, дабы отметить первую годовщину нашей свадьбы… и нашего царствования.

Как быстро пролетел год после коронации…

— Милая моя Екатерина, вы осчастливили меня.

Почему же, произнося эти слова, я испытывал грусть? Мне хотелось, чтобы мы навсегда остались молодоженами, так и не превратившись в степенную супружескую пару, однако, как известно, первая годовщина свадьбы завершает новобрачный период.

— Но счастливы ли вы? Хотя я могу еще порадовать вас, — сказала Екатерина и, ласково приложив свои маленькие ладони к моим щекам, тихо добавила: — У меня будет ребенок. Наши молитвы услышаны.

Должно быть, любовь и восторг настолько откровенно отразились на моем лице, что королева порывисто одарила меня долгим поцелуем… скорее с пылкостью невесты, чем законной жены.

* * *

В июне после летнего солнцестояния мы отпраздновали мой девятнадцатый день рождения и годовщину свадьбы. Окинув мысленным взором прошедшие двенадцать месяцев, я изумился тому, как удачно у меня все получилось. А ведь в начале года я ничего не смыслил ни в управлении королевством, ни в семейной жизни. С Божьей помощью и благодаря собственной решимости принц успешно превратился в монарха, и нынче жизнь, казалось, шла заведенным порядком. Скоро я рискну вступить в неведомую мне доселе область завоеваний и переговоров с правителями европейских государств. Война считалась королевским призванием и сondicio sine qua non[29]великих королей.

В течение того долгого лета — теплынь стояла до самого ноября — я изучил положение дел на Континенте с той пристальностью, с какой обычно следят за исполнением сложного бального танца, ожидая должного момента, чтобы вступить в него.

Судя по сообщениям, король Людовик XII осадил в Болонье Папу Юлия, посягая на его жизнь и призывая кардиналов раскольнического собора в Пизе выйти из-под власти Его Святейшества. Фердинанд Испанский и император Священной Римской империи Максимилиан обратились к нему с официальным требованием отказаться от претензий, дабы не навлечь на себя Господней кары. Они присоединились к Священной лиге, а кто же может оспаривать ее власть? И не должна ли Англия, как христианское королевство, по велению высших сил примкнуть к ним?

Для осуществления моего желания не осталось препятствий: я хотел войны и имел для этого серьезные основания. Ничто не мешало такой перспективе: приглашение вступить в лигу давало нам полное право немедленно отправиться в поход против французов. Не могли меня остановить и денежные затруднения: в королевской казне было достаточно средств, и я не собирался лишний раз обременять парламент.

— Но, ваша милость, — сказал Уолси, видимо прознавший о моих планах еще до того, как я озвучил их, — возможно, лучше все же обратиться в парламент и сберечь ваши деньги. Поначалу люди с легкостью подарят вам все, что угодно. Да и в дальнейшем делать это будет несложно.

— К чему такая скупость? — возразил я. — Так обычно поступал мой отец, но стоит ли уподобляться ему?

— Ваш отец мудро решал финансовые дела. Он никогда не тратил собственные средства, если была возможность воспользоваться чужими. Великолепная житейская максима.

— Старческая максима! Она не годится для настоящего рыцаря!

Смешно даже подумать о том, чтобы пойти в парламент с шапкой в руке и выпрашивать деньги или особое разрешение, будто ребенок… Нет, никогда!

— Надеюсь, что, пока я жив, мне не придется обращаться в парламент, — вдруг высказал я вслух свои мысли. — Да, в мои намерения не входит принимать от него помощь при столь богатом наследстве… Я в ней не нуждаюсь!

— Тогда нужно изыскивать другие источники дохода, ваша милость, — заметил Уолси. — Ибо я молю Господа послать вам долгие годы царствования, а вашей казны наверняка не хватит до шестидесяти лет! Нет, лучше опустошать чужие кошельки. Послушайте моего совета — вам прямая дорога в парламент.