Танцовщицы извивались, как змеи, и каждое их движение говорило о любовном томлении, хотя лица были испуганными, а улыбки казались нарисованными на алебастровых масках.

– Вам нравится? – вкрадчиво повторил герцог.

– Зрелище, не лишённое приятности, – ответила я сдержанно. – Но мы в Солерно предпочитаем более достойные развлечения.

– Поминки, например, – подал голос король Рихард впервые за вечер.

Я резко повернула голову, оторвавшись от созерцания полуголых танцовщиц и переведя взгляд на короля. Он тоже смотрел на меня, глядя поверх бокала, и чёрные глаза горели мрачным огнём.

– Поминовение – это не развлечения, – сказала я, и не подумав почтительно потупиться. – Это – дань памяти и любви. Но вряд ли вы сможете это понять, ваше величество.

– Почему же? – поинтересовался он, довольно неудачно прикрыв издевку вежливостью.

– Потому что всем известно, что у драконов каменные сердца, – я в свою очередь даже не потрудилась придать своему ответу хотя бы видимость вежливости. – Разве каменное сердце может знать что-то о любви?

В первую секунду мне показалось, что сейчас король набросится на меня и вцепится в горло. Он даже клацнул зубами, подавшись вперёд, но Тюнвиль подлил вина в бокал брата, и тот соизволил улыбнуться и сказал, обращаясь ко мне:

– Зато оно никогда не узнает боли и тоски. Вот в чём преимущество каменного сердца драконов перед человеческим.

– Боли боятся только трусы, – не сдержалась я.

– Послушайте… – начал Тюнвиль, но король перебил.

– Боли не боятся только дураки! – рыкнул он и расхохотался.

Этот смех прозвучал так странно и страшно, что танцовщицы позабыли об обольстительной пляске и завизжали, бестолково сбившись в кучу, а один из музыкантов уронил бубен.

Пока король смеялся, мы все смотрели на него, как заворожённые. Точно так же можно было смотреть на хохочущего тигра или на смеющуюся акулу. Жутко, но красиво. И я вдруг подумала, что Рихарду идёт его борода, хотя до этого всегда считала бороду признаком варварства и неопрятности. Но ведь природа наградила мужчин этим украшением, так почему они должны идти против природы?..

– Судя по всему, вы знаете, что такое боль, ваше величество? – спросила я, и король сразу перестал хохотать.

– Вы мне нос сломали, ваше высочество, – напомнил он.

– Но не прошло и двух дней, а ваш нос в полном порядке, – я не удержалась и задала вопрос, который уже давно меня волновал. – А вот шрам у вас на шее – старый. И он почему-то не исчез…

– А вы всё заметите, – огрызнулся Рихард и подставил бокал, требуя ещё вина.

Танцовщицы ожили и продолжили свою обольстительную пляску, правда, теперь двигались немного неуклюже, а руками махали, как ветряные мельницы, и косились на короля, как кролики на волка.

Я подождала, но ответа от дракона так и не получила, поэтому снова спросила:

– Об этом нельзя спрашивать?

Рихард переглянулся с братом, и герцог Тюнвиль коротко ответил:

– Нельзя.

«Это значит, что есть средство, против которого даже драконы не устоят», – подумала я, и аж в ладонях зазудило – так захотелось узнать эту тайну.

Но Тюнвиль уже подливал вина, принесли новую порцию жареного мяса, и Лионель больше не сидел мрачным, а таращился на круглые зады женщин, которые выписывали ими восьмёрки.

– В позапрошлом году я был в Анжере, – сказала я Тюнвилю, – и там видел герцога ди Амато. Он тоже дракон, но не слишком похож на вас. Почему?

Рихард сделал вид, что ничего не слышит, начав хлопать в ладоши, чтобы подбодрить танцовщиц, а Тюнвиль объяснил:

– Мы все принадлежим к одному народу, но связаны очень дальним родством. Так и вы – одной крови с прежним королём, но вряд ли слишком похожи.

– А, так вы не родня, – протянула я.

– Наши семьи разделились много веков назад, – Тюнвиль был очень разговорчив, но меня это полностью устраивало.

Тем более что он начал рассказывать о драконах, про которых у нас врали напропалую – и едва ли в этом вранье была хоть крупица правды. А тут я могла услышать всё из первых уст. Ну, или из вторых, если считать уста короля Рихарда первыми.

– Были три сестры – Мелюзина, Мелиор и Палатина, – брат короля налил нам ещё вина, и я подалась вперёд, слушая в оба уха. – Мелюзина была обольстительницей – самой красивой и влюбчивой, Мелиор – отважная охотница, а Палатина – воительница, хранительница копья и щита. От Мелюзины пошёл род Венатуров, от Мелиор – ди Амато, а нашей с Рихардом прародительницей была Палатина, все её дети носили фамилию Палладио, это означает «защитники». Поэтому мы всегда были защитниками рода драконов.

– Теперь вы их не только защищаете, но и повелеваете ими, – подсказала я. – Ваш брат изгнал законного наследника – прежнего герцога ди Амато и казнил его мать, а титул отдал младшему, незаконнорожденному сыну.[1]

– Вы не знаете, что тогда произошло, – сказал Тюнвиль высокомерно, и стал невероятно похож на своего старшего брата. – Рихард восстановил справедливость.

– А, это именно так называется, – уточнила я и глубокомысленно покачала головой.

– Странный вы человек, принц, – вдруг усмехнулся герцог, и я мгновенно насторожилась.

Я не успела спросить, что ему кажется во мне странным, потому что в это время король Рихард ткнул пальцем в двух танцовщиц и поманил их к себе. Они с готовностью подпорхнули к нему и опустились на колени справа и слева от короля. Тот довольно усмехался, пощипывая женщин за подбородки, а потом обнял за шеи, притянув к себе, и что-то зашептал.

За этой сценой я наблюдала без удовольствия, но не возражала – зачем запрещать дракону вести себя так, как он привык? Пусть валяется в грязи, распутная свинья, там ему самое место.

– Осуждаете моего брата? – тут же угадал Тюнвиль.

– Нет, – возразила я, невольно поджимая губы, – небеса говорят, чтобы мы не осуждали никого. Потому что наказывать за грехи – не нам.

– Это не грех, – небрежно махнул рукой Тюнвиль. – Так, невинное развлечение.

– Да неужели? – процедила я сквозь зубы.

– Конечно, – уверенно ответил он. – И вам не стоит переживать за моего брата…

– А я переживаю? – перебила я его.

–