Северная сцена была самой маленькой из четырех сцен, что, в общем-то, было символично – на севере все всегда меньше, даже растения. Помост сцены был развернут таким образом, чтобы звук не смешивался с потоками от других сцен, а шел в другую сторону, к небольшому озерцу. Людей на северной сцене было не так много, как на южной, где предполагалось, что будут выступать звезды. И куда, по слухам, собирался приехать даже старик Гребенщиков. К северной сцене вели две узкие тропинки, окруженные с двух сторон торговыми палатками – из-за них, собственно, Анна и попала туда, на северную сцену. Гомон торговцев привлек ее, и она мало-помалу втянулась в бурлящий поток людей, перетекающих от одной палатки с сувенирами к другой. Тут было все, от чего Анна не могла оторвать глаз. Мастера съехались со всей страны, чтобы показать плетеные браслеты, кожаные сумки, украшения из полудрагоценных камней и поделки из дерева и стекла. Некоторые были обычными, такими же точно, какие можно увидеть на Арбате или в торговых залах московских выставок. Но были и такие, над которыми Анна зависала подолгу и которые считала уникальными.

– Господи, как вы это делаете? – Она в изумлении подносила руку к фигуркам животных из цветного стекла, таким миниатюрным и таким подробным, что это сочетание казалось решительно невозможным.

– А как вы это делаете? – спрашивали торговцы, глядя на ее длинный расшитый сарафан. – Вы нимфа?

– Сегодня – да, – улыбалась она.

Разговоры и обмен опытом, смех, телефоны, записанные шариковой ручкой прямо на ладонях, и обещание обязательно потом позвонить, уже из реального мира. Для людей по ту сторону палатки эти выходные были не только и не столько отдыхом, сколько бизнесом. А бизнес есть бизнес, ничего личного. Позвоните нам или пишите на сайт.

Анна даже не прислушивалась к тому, что происходило на северной сцене. Кто-то отыграл, и стало тише, и Анну это только порадовало. Анна никогда не была особенно большой музыкальной фанаткой. Для нее музыка была и оставалась больше фоном, чем смыслом жизни, как для многих других. Она мирно бродила между палаток, наслаждаясь коротким перерывом, когда первые звуки незнакомых инструментов затруднили разговор. Играли сначала тихо и нетвердо – настраивались, а потом взялись за дело. Кто-то ударил по струнам банджо, запел рожок. Все громче и громче, да с криком, с гиканьем – музыка была не нашей. Скрипки, флейты, какие-то духовые, но без барабанов. Зато скрипок слышалось несколько. Сочный, густой женский голос полился поверх скрипичных переборов – пели на английском, кажется.

– Ну, покатили! – прокричала Анне девушка, торгующая расписанными вручную шелковыми платками-батиками. – У нас тут колонки бьют прямо в ряды, ни черта не слышно.

– А кто играет? – спросила Анна, прислушиваясь к красивым переливам. Музыка была веселая, заводная, под нее так и хотелось плясать.

– Кто ж его знает. А, погодите. У меня есть программа. – И девушка нырнула под прилавок, извлекла оттуда свернутый вчетверо зеленый листок. Выяснилось, что играет какая-то ирландская фолк-группа с нечитаемым названием, длинным, начинавшимся на букву «Ф».

– Пойду гляну, – крикнула ей Анна, ибо платки ей не слишком-то понравились, а разговаривать в таком шуме было затруднительно.

Вот так она и оказалась на маленькой площадке перед сценой, на которой группа иностранных туристов зажигала под аккомпанемент теплого, наполненного мягким светом вечера. Пела девушка, она же играла на банджо. Два скрипача старательно «напиливали» на скрипках, один – пожилой дядька с лысиной – сохранял подобие серьезности. Другой – с пузиком и в клетчатой юбке – изо всех сил строил рожи и подмигивал залу. Толпа хохотала и приплясывала. Рядом с солисткой, высокий, в джинсах и простой рубахе, с акустической гитарой в руках, стоял невыносимо рыжий, погруженный в себя музыкант, самозабвенно выводящий мелодию своими длинными, невероятно подвижными и гибкими пальцами.

– Вот жгут! – крикнула девчонка, стоявшая рядом с Анной, и сразу пустилась в пляс.

Именно под такую музыку выплясывала Кейт Уинслет в кают-компании фальшивого «Титаника» на ирландской вечеринке. Музыка была бесподобной. Анна притопывала ножкой и улыбалась. Музыка стихла, песня подошла к концу, и солистка, улыбаясь и немножко тяжело дыша, принялась здороваться с публикой и рассказывать что-то на иностранном языке. Ее мало кто понимал, но это было совершенно неважно – все чувствовали друг друга и без слов. А рыжий музыкант, отыграв, опустил гитару и поднял взгляд на толпу. Растерянная улыбка блуждала на его странном, совершенно не нашем, чужом лице, хоть и не лишенном своеобразной приятности, но все же до невозможности необычном. Он посмотрел перед собой, и тут, в этот самый момент, его глаза встретились вдруг с глазами Анны, – она стояла в трех метрах от него с такой же точно растерянной и небрежной улыбкой, с растрепавшимися по плечам косами, с сияющими серыми глазами. И в ту же секунду он пропал. А гитара упала на сцену, потому что его руки перестали ее держать. Слабак!

Конечно, в этом не было ничего странного – Анна в течение всего дня привлекала к себе восторженные взгляды самых разных людей. И то, что даже рыжий ирландский музыкант застыл, как парализованный, забыв, что нужно шевелиться, играть следующую песенку, приплясывать в такт, – ничего особенного в этом не было. Но ведь и Анна вдруг, в ту самую минуту, как ее серые глаза встретились со светло-зелеными перепуганными глазами ирландца, почувствовала, как сердце ее замерло на месте, а потом полетело вскачь.

– Эй, парень! Играй! – закричала девчонка, глядя на то, как солистка с удивлением несколько раз окликнула застывшего на месте музыканта.

На лице рыжего промелькнула паника. Он испугался, что она уйдет – девушка из первого ряда, сумасшедше красивая фея в длинном сарафане, красивее и прекраснее которой он в жизни не видел. Но гитару уже подняли и сунули ему в руки, а солистка запела снова – сама, одна, без музыкального сопровождения, и ее густой, красивый голос заполнил всю площадь. Анна и музыкант смотрели друг на друга, не отрываясь. Музыкант сбивался, забывал ноты. Анна краснела и бледнела попеременно. Оба они буквально не знали, что делать дальше.

Оставалось одно – решиться на что-то сумасшедшее, и рыжий музыкант подошел к своей солистке, прошептал ей что-то на ухо. Солистка сначала посмотрела на гитариста как на сумасшедшего. И не только посмотрела, но и покрутила пальцем у виска. И расхохоталась, но гитарист проявил упорство, и тогда солистка проговорила несколько фраз в микрофон. Толпа не поняла ни слова, и солистка подозвала к себе ведущего, который перевел ее слова.

– Наша прекрасная Арин говорит, что… – ведущий тоже вытаращился сначала на солистку, прекрасную Арин, а потом и на рыжего гитариста, – она говорит, что ее гитарист, который, между прочим, самый прекрасный гитарист и волынщик во всей Ирландии… да? Правильно?..

– Yes! – подтвердила прекрасная Арин.

– В общем, он влюбился без памяти в девушку, которая прямо сейчас стоит тут, среди вас. Он говорит, что если она согласится станцевать с ним, то сделает его самым счастливым мужчиной на свете! – Ведущий рассмеялся и немного нервно огляделся. – Осталось только позвать эту девушку к нам. Что? Ах, нет! Он сам спустится к ней. Нет, ну разве эти ирландцы нормальные? Ни в коем случае!