— Тебе было никак не открыть окно, — подгонял его Уортроп.

— Да, откуда вы знаете?

— Так что ты разбил его.

— У меня не было выбора!

— И звук привлек их.

— Да, наверное.

— И, однако, ты не выпрыгнул в окно, хотя свобода и безопасность были на расстоянии нескольких футов от тебя.

— Я не мог бросить ее.

— И вернулся к кровати за ней?

— Они приближались.

— Ты слышал их.

— Я подхватил ее на руки. Она была словно мертвая. Я потащил ее к окну, споткнулся, и она упала. Я наклонился, чтобы поднять ее, и тут…

— Ты увидел их в дверях.

Малакки снова кивнул, теперь порывисто, глаза его были широко раскрыты, словно он сам удивлялся тому, что говорил.

— Откуда вы знаете?

— Это был самец или самка, не припомнишь?

— О, ради бога, Пеллинор! — взмолился констебль.

— Ну, хорошо, — вздохнул Доктор. — Ты бросил сестру и убежал.

— Нет! Нет, я бы ни за что не бросил ее! — закричал Малакки. — Я бы ни за что не отдал ее этим… чтобы они… Я схватил ее за руки и потащил к окну…

— Но было слишком поздно, — подсказал Доктор, — над вами уже нависло чудище.

— Оно так быстро двигалось! Одним прыжком оно перескочило через комнату, схватило зубами ее за ногу и выдернуло ее у меня так же легко, как взрослый может вырвать куклу из рук ребенка. Оно подбросило ее вверх, и голова Элизабет ударилась о потолок с тошнотворным глухим стуком. Я услышал, как хрустнул ее череп, и затем ее кровь дождем обрушилась мне на голову — кровь моей сестры!

Он потерял самообладание и закрыл лицо руками. Все его тело содрогалось; он душераздирающе рыдал.

Доктор потерпел немного, но лишь чуть-чуть.

— Опиши чудовище, Малакки, — скомандовал он. — Какое оно было из себя?

— Семь футов… может, выше. Длинные руки, мощные ноги, бледное, как труп, без головы, но глаза — на плечах… скорее, один глаз. Второй был выбит.

— Выбит?

— На месте второго глаза чернела пустая глазница.

Доктор многозначительно посмотрел на меня. Слова нам были ни к чему; мы подумали об одном и том же. Точнее, о той же, которая была ослеплена когда-то волею случая или судьбы.

— За тобой не погнались, тебя не преследовали, — сказал Доктор, снова глядя на Малакки.

— Нет. Я бросился в разбитое окно и даже не поцарапался! Ни единой царапины, вы только подумайте!.. А потом я вскочил верхом на лошадь и поскакал что было сил к дому констебля.

Уортроп положил руку, обагренную кровью этой семьи, на вздрагивающее плечо Малакки.

— Очень хорошо, — сказал он, — ты все правильно сделал.

— В чем хорошо? — вскричал Малакки. — Что в этом было правильного?!

Доктор подал мне знак оставаться рядом с мальчиком на скамье, а они с Морганом отошли в сторону, чтобы обсудить план дальнейших действий. Во всяком случае, я так понял. Судя по обрывкам разговора, доносившегося до нас.

Констебль говорил:

— …агрессивно и незамедлительно… каждый здоровый мужчина в Новом Иерусалиме…

Доктор отвечал:

— …опрометчиво и безрассудно… это обязательно вызовет панику…

Малакки пришел в себя, пока они переговаривались. Всхлипы его затихли, остались только слезы, текущие по щекам. Его уже не била крупная дрожь, только слегка потряхивало, как при ознобе.

— Что за странный человек! — сказал Маллаки, имея в виду Доктора.

— Он не странный, — возразил я, немного защищая Уортропа, — у него просто профессия странно называется.

— А как называется его профессия?

— Монстролог.

— Он охотится на монстров?

— Ему не нравится, когда их так называют.

— Тогда почему он называет себя монстрологом?

— Он не сам выбрал, это слово.

— Никогда не знал, что есть монстрологи.

— Их не так много, — сказал я. — Его отец был монстрологом, и я знаю, что есть Научное Общество Монстрологов, но не думаю, что в нем много членов.

— Не трудно понять почему! — воскликнул Малакки.

В другом углу церкви спор разгорался и грозил выплеснуться, как раскаленная магма через кратер вулкана.

Морган:

— …эвакуировать! Эвакуировать немедленно! Эвакуировать всех!

Уортроп:

— …глупо, Роберт! Глупо и безрассудно! Это не принесет желаемых результатов. Все еще можно взять под контроль… пока не поздно…

— Я никогда не верил, что монстры действительно существуют, — признался Малакки.

Его взгляд снова утратил осмысленность. Он смотрел внутрь себя. Интуитивно, как все дети, я чувствовал, что он опять потерял связь с реальностью и, не в силах контролировать себя, погрузился в пучину, словно Икар с опаленными крыльями. Он вновь видел кровавые ужасы той ночи, где осталась его семья, обреченная на вечные муки, в то время как он, Малакки, лежит в кровати и не может пошевелиться, чтобы спасти их от хищников.

А тем временем спор констебля и Доктора достиг своего апогея. Доктор каждое свое слово подтверждал, тыкая пальцем констеблю в грудь:

— Никакой эвакуации! Никаких охотничьих отрядов! Здесь я — эксперт. Я один — один-единственный — достаточно квалифицирован, чтобы принимать решения!

Ответ Моргана был сдержанным и взвешенным, словно взрослый разговаривал с разбушевавшимся ребенком:

— Уортроп, если бы у меня было хоть малейшее сомнение в вашей компетентности, я бы никогда не привез вас сюда сегодня утром. Вы разбираетесь в этом ужасающем феномене лучше, чем кто-либо. В силу своей профессии вы обязаны понимать этих тварей. А я, в силу своей, обязан защитить от них людей. И эта моя обязанность не терпит отлагательства.

Доктор, сдерживаясь изо всех сил, процедил сквозь зубы:

— Уверяю вас, Роберт, я готов поставить на кон свою репутацию — они не будут атаковать ни сегодня, ни завтра, ни еще несколько дней.

— Вы не можете знать точно.

— Разумеется, я знаю это точно! И опыт трех тысячелетий, изученный мной досконально, подтверждает мою правоту. Вы обижаете меня, Роберт.

— Это не то, к чему я стремился, Пеллинор.

— Тогда почему вы признаете мою компетентность и в следующий же миг игнорируете ее? Вы привозите меня сюда, чтобы я проконсультировал вас и объяснил, что происходит, но не пользуетесь моими советами. Вы утверждаете, что хотите избежать паники, и одновременно принимаете решение, основанное только на том, что паникуете вы сами!