Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоя на коленях, я повертела головой, ища, чем можно перерезать стягивающие запястья путы. За ящиками мелькнула ножка стола, может, там найдется канцелярский нож?
Путаясь в подоле платья, я поползла вперёд. Но едва достигла вожделенного столика, как путь мне преградили ноги в ботинках.
– Кукла надеется сбежа-ать? – насмешливо растягивая слова, протянула Игла. – Вот глупышка!
Я сдержала вздох разочарования и вскинула голову, глядя на мерзавку. Преступница все еще была в маске, длинная черная коса извивалась на ее груди, словно живая гадюка. Признаться, это вызывало оторопь.
Игла склонилась, рассматривая меня сквозь прорези маски.
– Я не глупышка и не кукла, – буркнула я, сдерживая неприязнь. От этой девушки веяло тем, с чем по слухам однажды сталкиваются все деструкты. Безумием.
– Ку-у-кла, – нараспев протянула Игла. – Глупая кукла с ненастоящим лицом! Ты носишь маску, чтобы скрыть что? Крошечную морщинку на лбу? Родимое пятнышко у глаза? Все вы одинаковые дуры! – с нескрываемым презрением выплюнула она. По-мальчишески присела на корточки и склонила голову набок, рассматривая меня.
Я хотела сказать, что сама она дура, но промолчала, решив экономить силы.
– Ненавижу кукол! – Игла растопырила перед моим лицом пальцы, показывая кривые черные когти. Как у дикого зверя. Девушка рассмеялась, когда я отшатнулась. – Ненавижу. Каждую из вас я бы с удовольствием отметила своими ноготками. Один лишь взмах по твоему лицу, и ты поймешь разницу между мнимым несовершенством и истинным. Поверь… истинное покажет тебе, кто ты.
Она снова рассмеялась и протянула руку. На кончиках ее жутких когтей дрожали капли. Ужас какой! Она что же… ядовитая?
– Один взмах по твоему красивому приукрашенному личику, и ты узнаешь цену красоте, – с наслаждением безумца пропела Игла. – И уродству. Или оставить тебя без глаз? Такие прекрасные карие глаза, глубокие и влажные, как глазурь на сладкой конфетке. Сплошной обман! Все твое лицо – обман! Ты носишь маску, которая тебе не нужна. Вы все. Хорошее прикрываете красивым, красивое – безупречным. В твоем мире нет изъянов, правда, кукла? А на самом деле, ты просто подделка!
Она махнула рукой, и я поневоле дернулась назад. Стукнулась многострадальной головой о ножку стола и едва не застонала. Но сдержалась, лишь зубы сжала. Еще не хватало показывать этой ненормальной свой страх!
Черные когти снова оказались перед моим лицом, а потом опустились ниже. И почему-то я испугалась, что безумица увидит спрятанную в корсаже спицу.
Но она подцепила пальцем сапфировое сердце, дернула с ухмылкой.
– Красивая безделушка. Наверное, подарок от какого-то смазливого дурня? Такого же ненастоящего, как и ты сама? А вот мне никто не дарит украшения, представляешь? Никто, никто, никто!
Она захохотала, раскачиваясь и выкрикивая одно слово. Я поежилась, когда когти царапнули мне кожу, срывая подвеску.
– Можешь оставить себе, – прохрипела я.
– Ах, ты мне разрешаешь? Неужели. Какая ты щедрая, милашка ку-у-кла. Я возьму все, что захочу. Сама! В том числе и твою никчёмную жизнь!
– Твой хозяин велел не трогать заложников, – выдохнула я.
Игла недоуменно замерла.
– Кто? Хозяин? Он мне не хозяин. И поверь, тебе лучше держаться от него подальше. Если ты бы знала… О-о, ты предпочтешь общество меня и моих когтей, чем общение с ним!
Жуткая маска с черепом приблизилась.
– Хочешь, я расскажу тебе о нем? Так слушай. – Она не говорила – шептала. Жутко, почти прикасаясь к моей щеке маской. Мне хотелось отодвинуться, сбежать, но бежать было некуда. И оставалось лишь сдерживать дрожь, слушая змеиный шепот Иглы. – Когда он смотрит, люди мечтают служить ему. Вывернуться на изнанку, выдрать сердце, чтобы ему отдать. Когда он доволен, они испытывают наслаждение, равного которому не знали. А еще – похоть и желание, от которых его тошнит. А когда он злится, люди мечтают о ноже, которым можно вспороть себе горло. Он заглянет в твою душу, увидит ее целиком, а потом поглотит. И от тебя ничего не останется. Ничего, ничего, ничего! – Ее голос упал до злобного шепота, продирая до костей холодом. – Ты сойдешь с ума рядом с ним. Так что молись, чтобы он попозже обратил на тебя внимание.
Мерзавка захохотала, так что и не понять было – говорила она правду или это все лишь бред ее ненормального сознания.
– Он заберет твою душу, ку-укла. Но прежде я все же разукрашу твое личико. Левый глаз. Мне нравится твой левый глаз. Я возьму его.
– Меня будут искать! – Ужас все-таки скрыть не удалось. – Тебя казнят, когда поймают!
– Каз-нят? – Безумная рассмеялась так, словно услышала самую смешную шутку в мире. – Правда-правда? Думаешь, я боюсь смерти, глупая кукла? Хочешь узнать разницу между маской настоящей и мнимой? Между милым несовершенством живого человеческого лица и… мной?
Я не хотела ничего узнавать. Я хотела оказаться где угодно, но только подальше от этой ненормальной. Но все, что мне оставалось – это молча смотреть, как Игла медленно поднимает руку и снимает свою маску.
Я дёрнулась, с ужасом глядя в ее настоящее лицо. Хотя разве можно было назвать это – лицом? Багровые рубцы змеились от ее глаз до самой шеи, сползали под воротник. Словно эта девушка когда-то плакала навзрыд, но слезы превратились в кислоту и прожгли на коже борозды, оставшись вечными отметинами. Их было так много, что они покрыли лицо кровавыми рытвинами. Губы – некогда красивые, стали черными, словно дёготь, и когда Игла издевательски улыбнулась, показалось, что это не рот, а открывшаяся рана. Это выглядело тем более страшно по контрасту с высоким, чистым лбом и блестящими черными глазами, осененными по-девичьи пушистыми ресницами.
Глядя на это кошмарное лицо, я поняла, что разговаривать с Иглой бесполезно. Она безумна, и она не боится смерти. И еще… я понимаю почему.
Наверное, все мои эмоции отразились в глазах, потому что деструкт снова захохотала. Выглядело это отвратительно.
– Нет, пожалуй, я заберу правый глаз. В нем есть крошечная светлая точка, словно ванильный сахар на пудинге… Да, правый мне нравится больше…
Когти оказались у моего лица, и я едва не заорала. Ужас сковал по рукам и ногам, я уже почти видела, как мой несчастный глаз болтается рядом с сапфировым сердцем на трофейном поясе этой гадины. Но тут в поле зрения оказались еще одни ноги – в грязноватых штанах и сапогах, и, вскинув голову, я увидела мрачного и вполне обычного парня. Тот самый, из театра, – я узнала его голос и веселые голубые глаза.
– Развлекаешься? – беззлобно спросил он Иглу, и
