В тот же миг высоко над ними, заслонив собой лифты, тротуары и пандусы, всех плывущих туда сюда пассажиров, возник невообразимо огромный кентавр, летящий куда-то в атаку. Четко, так четко, словно кентавр был рядом, виден был разинутый в яростном крике рот, пьяные от бешенства глаза, замах коротким мечом… Вдруг наползло длинное копье, наконечник встретился с грудью кентавра и очень легко вошел в тело. Бесконечное удивление сменило ярость на грубом, топорном лице кентавра, передние ноги его подломились в коленях, и он бы упал, если бы не держался на копье, наконечник которого уже вышел у бедра. Державший копье рыцарь был уже рядом, его лошадь, бывшая раза в два выше и тяжелее кентавра, сшиблась грудь в грудь с полуконем, и рыцарю пришлось выпустить копье, чтобы удержаться в седле.

В тот же миг огромные фигуры высоко под крышей здания стали таять, последним исчезло раздосадованное из-за потери копья лицо рыцаря, мстительное выражение на нем, когда, выхватив меч, он стал рубить поверженного и, кажется, уже мертвого врага, – все исчезло. Вновь скользили подъемники и тротуары, переливались скрытые полупрозрачными стенами грузовые и пассажирские лифты, и, кажется, никто и не заметил происшедший на глазах всех смертельный бой.

– Это вы так за нами каждый раз подсматриваете? – подавленно спросил Лука.

– Ну да. Поэтому мы все о вас и знаем, – подтвердила Лина.

– Но почему?

Лука хотел спросить: по какому праву они подсматривают? Хотел спросить: не чувствуют ли они здесь, что подсматривать так – не совсем хорошо. Что в этом есть что-то отвратительное и подлое. Но Лина была далека от его ощущений. Она удивленно пожала плечами и сказала, нимало не задумываясь:

– Потому что интересно. У нас же не жизнь, а скука смертельная. Мы бы без вас совсем тронулись бы. Или сгнили бы в психотропных грезах. Немного спасают суррогатные переживания. Тут, конечно, не поспоришь, штука сильная. Но вы все-таки настоящие, а нам приходится придумывать. Вот Матиас – это гений. Он что ни придумает, так мороз по коже. Но многие против. Его даже некоторые дьяволом считают. Только я думаю, все это тоже со скуки: не нравится – не участвуй. Да что это я говорю, ты сам увидишь.

Он сердился на себя: желание скорейшим образом понять и, возможно, принять все особенности этого вновь открытого мира боролось с боязнью выглядеть глупым дикарем в глазах здешних удивительно свободных и чистых людей. Потянулся по виадуку целый поезд, вагоны были окрашены разными цветами, или, вернее, цвета переходили с вагона на вагон даже быстрее, чем двигался сам состав. Лука сошел вслед за Линой с движущегося тротуара и направился к небольшому дому вдоль маслянисто-черной улочки, дрожащей от резных теней под их осторожно ступающими ногами. Ветерок слабо раскачивал ветки над головой, и тени листьев, кажется, раскачивали тротуар под ногами.

Так он попал в свой новый дом. Лина показала ему комнаты и ушла, оставив неуловимый след какой-то давно знакомой, золотой, летучей линии, сразу исчезнувшей, сменившейся наплывом безнадежного томления, все прелесть и богатство которого была в его неосознанности и неутолимости.

Осмотревшись, он обнаружил, что живет на последнем этаже высотного дома, и сверху видна река, а за ней – бескрайние девственные леса другой стороны Земли, где нет ни лесных, ни рыцарей, ни римлян, нет вообще людей, только звери, птицы, деревья и свобода.

Народу в зале собралось так много, что сверху были видны одни головы. Все слушали, как на возвышенности пел уже знакомый Луке Виктор, маленький брюнет. Лука, уже более часа находившийся на приеме, устроенном в его честь, устал от всеобщего внимания. Идея Лины забраться сюда, на балкон, показалась удачной. И верно, хоть на время спрятаться от других было необходимо.

Он прошел вслед за Линой через наружную дверь. Уже стемнело. Прием проходил на последнем этаже высотного дома, а здесь, на крыше, располагался небольшой сад. Прямо под открытым небом росли деревья и кустарники. И судя по сильному аромату, здесь было много цветов. А еще были звезды, внизу же застыло, разрезанное пополам лунным столбом, огромное и дышащее море.

Лина протянула ему бокал, который она взяла, кажется, просто из темноты. Она была почти его роста, может быть, чуть-чуть выше. Улыбаясь, она сделала глоток из своего бокала. Казалось, она чего-то ждала. Не дождавшись, спросила:

– Скажи, чего это ты так тревожишься о своей Лайме? У вас же ничего такого не было. Или все-таки вы всех обхитрили? Это было бы чудненько.

– Не понимаю, – нахмурился Лука. – Это мои друзья. А ты говорила, что они сегодня будут.

– Должны были, во всяком случае. Если только Хозяин не передумал их показывать до поры до времени.

– Хозяин здесь? Ты могла бы его мне показать? И кто он такой?

– Как кто? Хозяин у нас один: Создатель, Творец, Господь. У него имен столько же, сколько и обличьев. Конечно, Он здесь. Только никто не знает, чей облик он сейчас принял. Может, твой.

– А как же вы догадываетесь, что это Он?

– Мы и не догадываемся. Это Он находит способ сообщить об этом, не волнуйся. У нас тут, впрочем, как и у вас, ничего не делается без его воли. Только вот ты уже сам по себе. Но это если и впрямь окажется, что ты Он и есть. Пока еще многие сомневаются. А я так думаю, что это ты.

Лука не обращал внимания на ее слова.

– А ты говорила, что все здесь одной крови. Что ты имела в виду?

– Ну, здесь большая разница. Одно дело быть потомком Хозяина, пусть даже очень дальним. А другое дело – получить Его способности и могущество. А может быть, быть самим Им. Никто не опроверг того, что Хозяин проживает жизни простых смертных. И внезапно объявляется. Теперь ты понимаешь, почему к тебе такое внимание. А вдруг ты и впрямь Он. Все, понимаешь, сомневаются, но и боятся. У Хозяина все бразды правления в руках, только ему подчиняются пилигримы. И больше никому. Они теперь носятся с идеей, что Хозяин нынче забыл самого себя и его надо срочно найти и вернуть ему память. А иначе какие-то катаклизмы будут. Ерунда, в общем.

Из зала внизу донеслись аплодисменты. Лина, посмеиваясь, пояснила:

– Это Виктор закончил. Помнишь, пожилой мужик с сединой. Он у нас лучший бард. Сам пишет песни и сам музыку сочиняет. А мы должны пестовать его талант и каждый раз добросовестно слушать.

– А мне в общем-то понравилось, – сказал Лука.

– Кончай свистеть. Я что-то не заметила, чтобы ты его слушал. Хотя, по мне, так он ничего, песенки хорошие.

Аплодисменты стихли, и снова через открытую дверь стал доноситься равномерный гул голосов и мягкая музыка, не мешающая общению приглашенных. Луна ненадолго спряталась за тучку, и море, серебрившаяся внизу, растаяло во мраке.

– Как это так получается, что здесь у вас и море, и река, и лес. Из дома, где я поселился, такой лес виден! Как это море. Я не понимаю.

– Ну ты даешь! С тобой забавно, если, конечно, не свистишь, – засмеялась Лина.