Справедливости ради скажу, что подобное мучение продолжалось не столь уж и долго: спустя примерно полчаса дно поднялось, и дальше мы брели уже по пояс в воде, так что можно было повесить оружие на шею и забросить за спину ранцы и солдатские сидоры, у кого они имелись. Идти стало чуток веселее. Искупаться «с головкой», оскользнувшись на илистом дне, ухитрились всего трое: наш санинструктор Валюша (не простудилась бы девка), один из бойцов и немецкий оберст, который в тот момент как раз тащил тяжеленную шифровальную машинку. Последний, видимо, решив, что за подмоченный трофей ему немедленно обломится «вышак», поднялся на ноги и, передав угловатый сидор с «Энигмой» Вильгельму фон Тома, замер в картинной позе со скрещенными на груди руками, облепленными болотной тиной. За что и огреб не пулю, конечно, а увесистый тумак в ухо от приставленного присматривать за пленными старшины, отчего Лунге искупался еще разок, а его орган слуха стал похож на покрасневший от стыда вареник:

– Ну и чего встал, вражина? Бери мешок, да вперед, нечего честной народ задерживать. Или думаешь, их генеральское благородие за тебя потащит? Так не евонная очередь. Ну, форвердс, говорю, шнель. Тьфу ты, вот же германец непонятливый стал, вовсе нормального языка не разумеет. – Укоризненно покачав головой, Феклистов впихнул ему в руки потемневший от воды вещмешок и подтолкнул в спину. – Форвердс, говорю давай! Вперед, стало быть…

А затем болото как-то внезапно и закончилось: еще несколько минут назад мы из последних сил брели по склизкому, засасывающему ноги дну и вдруг выбрались на твердую почву. С одежды стекали грязные ручьи, в сапогах жизнерадостно хлюпала, выплескиваясь при каждом шаге, вода. Прилипшие к обмундированию клочья тины и ряски делали нас похожими на прошедших подготовку в центре спецназа бомжей.

– Не останавливаться! – внезапно рявкнул поручик, заметив, что кто-то из бойцов собирается опуститься на землю. – Нужно отойти подальше. – Он с сомнением взглянул на широкую полосу разорванной ряски, которая вовсе не собиралась затягиваться, и на истоптанный берег. – Хотя бы на несколько километров. Заодно немного обсохнем и согреемся. Все, вперед. Феклистов, пусть теперь машину генерал несет. Бегом марш!..

Километра через три наш отряд окончательно вымотался, даже неугомонный поручик. Впрочем, Гурский все же выглядел посвежее других – видимо, сказывалось действие артефакта. Команда «отдых» прозвучала хрипло, красноармейцы и пленные в изнеможении опускались на землю прямо там, где стояли, приваливались спинами к стволам деревьев. Усталость оказалась столь сильной, что мне даже было абсолютно наплевать на липнущую к телу влажную одежду и хлюпающую в сапогах воду. Хотя ногами, следуя совету генералиссимуса Суворова, нужно будет заняться в первую очередь, благо сухие портянки, нарезанные по совету поручика из наиболее заношенных гимнастерок еще в первый день, в ранце имеются, целых три пары. Так что можно будет поделиться с Яковом и еще кем-нибудь, поскольку у Гурского свой запас имеется. Санинструкторше вон отдам, пусть у девчонки хоть ноги сухими будут, коль уж искупаться ухитрилась.

Полежав без движения несколько минут и ощутив, как начинает клонить в сон, я решил, что хорошего понемногу, и занялся ревизией ранца. Припомнив единственный данный мне поручиком урок, с трудом перемотал портянки и, морщась, натянул мокрые сапоги. Не сказать, чтобы ногам стало вовсе уж сухо и комфортно, но все ж куда лучше, чем до того. Оставшиеся две пары отдал, как и собирался, Джугашвили и Вале, причем девушка, узнав, что они хоть и нарезаны из списанных гимнастерок, но еще ни разу не использовались, обрадовалась, будто я ей шубу подарил. Причиной столь неожиданной реакции оказалось то, что Валентина решила сначала использовать их в качестве полотенца для лица и влажных волос и только потом для переобувания. Н-да, мне бы и в голову не пришло… Нет, все-таки женщина остается женщиной всегда и везде, и война – отнюдь не исключение.

Оглядев лица отдыхающих бойцов, я вздохнул и потопал разговаривать с Гурским: вовсе не нужно быть психологом или медиком, чтобы понять, что оголодавшие и ослабевшие люди без длительного отдыха и кормежки далеко отсюда не уйдут. А долго оставаться на месте чревато: даже если фрицы пойдут в обход болота, времени у нас не так и много. Вряд ли мои растяжки угрохали кроме собаки больше трех-четырех человек, так что основной отряд будет продолжать преследование. И наша главная задача сейчас – сбить их со следа.

Вот примерно в таком ключе я и высказался, присев рядом с отдыхающим поручиком. Николай Павлович задумчиво кивнул:

– Ты абсолютно прав, люди устали, если гнать их таким темпом и дальше, отряд окажется полностью небоеспособным. Нужно устроить привал и накормить бойцов, полагаю, около часа у нас есть. Затем уходим в этом направлении. – Гурский раскрыл планшетку со слегка подмокшей с одного бока картой. – Если не удастся сбить погоню со следа, нам придется… – Он сделал небольшую паузу, словно решая, стоит ли продолжать. И сообщил твердым голосом: – Придется принять бой. Иначе до завтрашнего утра нас просто загонят.

С трудом удержавшись от улыбки – уж больно поручик в этот момент напоминал актера Владимира Машкова в роли каперанга Мазура из популярного кинофильма, – даже слова почти совпали! Тот, правда, если мне склероз не изменяет, говорил «мы принимаем бой», – я ответил:

– Тоже так считаю. И все же нужно постараться уйти без стрельбы. Но ты, как двинемся, все же присматривай место для засады. На крайний случай можно будет оставить заслон с одним из пулеметов. Бойцов, конечно, жаль, но и выбора у нас нет – теперь мы просто обязаны любой ценой выйти к фронту.

– Полагаешь, я этого не понимаю? – поморщился Гурский. – Более чем понимаю, увы…

После обеда настроение личного состава заметно поднялось, поскольку на этот раз поручик распорядился выгрести наши скудные запасы провизии почти подчистую, оставив в качестве НЗ лишь три банки тушенки. Так что каждый умял по целой консерве с несколькими сухарями или галетами, запив парой глотков шнапса. Немцев тоже накормили, пожертвовав банкой консервированной каши с мясом и двумя сухарями. Красноармейцы на подобный перевод продуктов глядели хмуро, но старшина Феклистов быстренько сунул парочке особо недовольных кулак под нос, напомнив, что командир на то и командир, чтобы лучше знать, как оно в жизни правильно, а как – наоборот. Позволив людям передохнуть еще минут пятнадцать, поскольку особой скорости от насытившихся бойцов ожидать было глупо, поручик скомандовал подъем.

Шли в темпе, но не надрываясь, экономя силы для долгого марш-броска. Через пару часов поручик слегка повеселел, да и места пошли более проходимые, не приходилось постоянно обходить подтопленные низинные места или перебираться, теряя время, через нагромождения бурелома. Но самое главное – впереди снова стала слышаться далекая, едва можно различить, канонада. Как бы там ни было, к фронту мы определенно приближались.

Останавливались только дважды: сначала – чтобы умыться и наполнить фляги из полноводного ручья, затем – обнаружив упавший советский самолет. Наверное, в нашей ситуации следовало, не теряя времени, просто пройти мимо, но я разглядел в кабине искореженного падением на лес лобастого «ишачка» погибшего пилота. Не спрашивая разрешения, махнул поручику рукой, «идите, мол, догоню», и порысил к истребителю. Никогда не увлекался военной археологией, но тем не менее слишком хорошо помнил, насколько тяжело опознавать павших бойцов, до сих пор числящихся пропавшими без вести. Потому и решил забрать у летчика документы – пусть хоть семья узнает, что он погиб героем. Кроме того, возможно, ошибаюсь, но семье командира, факт гибели которого подтвержден документально, вроде бы платили пенсию, а вот тем, чей кормилец пропал без вести, только небольшое пособие. Хотя, могу и ошибиться, в документах тех времен я не силен, увы. Уже забираясь на крыло, заметил боковым зрением подходящих красноармейцев – Гурский отчего-то остановил отряд.