Гидроакустик фиксировал военно-морские корабли, рыскавшие в поисках подлодки. Все море было пронизано импульсами активных гидролокаторов. А субмарина проходила от них в опасной близости, но специальное покрытие и геометрия корпуса позволяли оставаться невидимым для противника. Заряд аккумуляторных батарей подходил к концу, посылка последнего подавляющего импульса взяла на себя почти треть их энергии. А потому приходилось идти не на максимальной скорости, а на оптимальной, позволяющей экономить энергию. С каждым часом становилось труднее дышать, кончались и запасы сжатого воздуха.

До тех пор, пока не стемнело, всплыть или даже поднять шнорхель было невозможно. Подлодку мгновенно бы засекли. Гидроакустик то и дело фиксировал пролетающие над морем самолеты-разведчики и вертолеты.

— Ничего, старпом, прорвемся. Скоро нейтральные воды. Самое страшное осталось позади. Не знаю только, кого надо благодарить за наше спасение.

— Американцы не сумели справиться с управлением после посылки подавляющего сигнала, — самоуверенно заявил Даргель, — так что спасением мы обязаны самим себе.

— Дать полный назад или хотя бы остановить двигатель они могли бы и вручную, — сомневался командир. — И уж тем более не стали бы направлять корабль в пролив.

Облегчения не наступило и с выходом в нейтральные воды. В воздухе по-прежнему регулярно появлялись самолеты-разведчики. Здесь никто бы не стал применять глубинные бомбы, но всплыть по-прежнему не представлялось возможным — сразу бы засветились.

Командир с тревогой следил за показаниями приборов — анализаторов воздуха. Содержание кислорода упало до такого уровня, что если бы кто-нибудь решил закурить, то сигарета бы просто не смогла тлеть. Илья Георгиевич приказал расставить во всех помещениях подлодки устройства с кристаллами гидрата окиси лития для абсорбции излишков углекислого газа. Кристаллы разбросали даже на матрасах, на которых лежали члены экипажа, не стоявшие на вахте. Углекислый газ — без цвета и запаха, фиксировавшийся лишь анализатором воздуха, был чрезвычайно коварен. Если бы его концентрация перешла критическую отметку, он бы мог усыпить весь экипаж — и усыпить навечно.

Илья Георгиевич часто и тяжело дышал, казалось, что кислород вообще не поступает в легкие. Перед глазами то и дело проплывали темные пятна. Время тянулось мучительно медленно. У командира был свой действенный способ бороться с удушьем. Он мыслями перенесся с борта подлодки в прошлое, вспоминал умершую жену, погибшего сына, разговаривал с ними. Он просто глянул на черно-белую фотографию на переборке, зафиксировал на ней взгляд. Лица дорогих ему людей медленно приобретали цвет, наливались жизнью. Края фотографии незаметно разошлись, растворились. Макарову показалось, что он вошел в фотоснимок. Воспоминания были чрезвычайно яркими и отчетливыми.

— Вот и не встретились, — прошептал Илья Георгиевич, он по опыту знал, что ни жена, ни сын не могут ответить ему, даже «ожив», лишь будут смотреть, а ему придется по взглядам угадывать, что же они думают о нем. — Но это и к лучшему, успеем еще увидеться. Вы не хотели этой встречи сейчас.

— Что вы сказали, товарищ командир? — донеслось совсем тихое, будто говорили не вблизи, а издалека.

Илья Георгиевич тряхнул головой, вновь на переборке была черно-белая фотография, на него вопросительно смотрел Николай Даргель.

— Нет, ничего, — задумчиво произнес кавторанг, сбрасывая остатки видения.

Судя по времени, на поверхности моря уже стемнело, и если небо затягивали облака, можно было рискнуть подняться в надводное положение.

— Выйти на перископную глубину, — прозвучала команда.

Было странно видеть в перископ тускло поблескивающую поверхность моря и в то же время задыхаться от недостатка кислорода. Диск луны еле просвечивал сквозь низкие облака. Гидроакустик засек ближайшее судно в десяти милях к северу, сухогруз шел пересекающимся курсом, и встреча с ним подводникам не угрожала.

С всхлипами выходила вода из балластных цистерн. Свежий прохладный воздух буквально обрушился на центральный пост через открытый люк. Мощная система вентиляции обновляла воздух в самых дальних уголках подлодки.

— Всем, не занятым на вахте, выйти на мостик, — сам Илья Георгиевич остался на центральном посту.

Даргель не стал спорить, когда Макаров вскрывал последний конверт с приказом. С одной стороны, его предстояло вскрыть, лишь оказавшись в квадрате, отстоявшем на двадцать миль к востоку, но время по графику из-за малой скорости для этого уже наступило. Так что решение всецело зависело от командира. Приказ был прост и легок к исполнению. Предстояло следовать по направлению к Кронштадту, выйти в заданный квадрат в территориальных водах России к завтрашней полуночи, всплыть и ожидать подхода парусной яхты «Stopka», дальнейшие инструкции предстояло получить на ее борту.

— Ты что-нибудь понимаешь? — Командир пристально смотрел на старпома.

— Скоро я разучусь удивляться, — признался Даргель.

— Все рано и поздно находит свое объяснение. — Командир смотрел, словно сквозь старпома, не замечая его.

Даргелю даже захотелось обернуться, чтобы посмотреть, что же так привлекло внимание кавторанга, он пересилил себя, сделал это не сразу. Ничего не изменилось, за старпомом по-прежнему находилась переборка с черно-белой фотографией. Больше смотреть было не на что, ведь Николай за время похода успел изучить на ней все пятнышки и переломы.

* * *

Дальнейший переход «Адмирала Макарова» прошел благополучно. Дорога домой всегда короче и легче дороги, ведущей от дома.

Субмарина покачивалась на невысоких волнах, которых бы и не заметил ракетоносец. Кронштадт был на траверзе. Подлодка вышла в заданный квадрат точно в установленное время. Над морем стлался туман, он то набегал клочьями, и тогда даже корма субмарины тонула в нем, то рассеивался. В такую коварную погоду можно полагаться только на радар или гидролокатор. Судно может выплыть из белой дымки буквально в паре кабельтовых, когда уже нельзя разминуться с ним. Но, согласно режиму секретности, активный гидролокатор, не говоря уже о радаре, использовать было нельзя, даже находясь в российских территориальных водах. Ведь сверхсекретной подлодки не существовало даже для своих.

— Чем займешься, когда вернемся? — Макаров всматривался в туман.

Даргель пожал плечами:

— На природу выберусь. Люблю в лесу походить. Успокаивает. Нет ничего лучше, как на полянке сесть у костра, на огонь посмотреть. Вы не любитель?

— Приглашаешь?

— Давайте вместе поедем. Если повезет, то и грибов соберем. Места знаю и под Питером, и под Калининградом. Много не обещаю, но два десятка белых наберете.

— Будет видно. У меня всегда по-другому получается, чем задумаю.

Илья Георгиевич замолчал, он не увидел, а буквально почувствовал в тумане далекое бесшумное движение. Сквозь белесую пелену проклюнулись бортовые огни. Судя по расположению красного и зеленого, парусная яхта шла прямо на подлодку. Она появилась, как и во время последней встречи на Балтике — бесшумно, под парусами. Заработал двигатель, погнал воду за кормой. Макаров даже залюбовался, рулевому удалось сманеврировать с такой точностью, будто он управлял машиной на сухом асфальте, а не судном на воде.