Его папа создавал для меня маленькие чародейские чудеса вроде говорящих цветов или туфелек, которые никогда не пачкались, мама рассказывала сказки на ночь, а царапины и ссадины за мгновение заживали под ее теплой ладонью.

Но потом что-то случилось. Когда все изменилось бесповоротно? Ник превратился в высокомерного и хмурого подростка. Во всяком случае, так мне тогда казалось. Ни пошутить, ни подурачиться. Ни повалить на пол и защекотать, как прежде. Я и сама была не та смешливая и озорная девчонка. Наверное, это просто жизнь. Дети вырастают и меняются, и узы, что держали крепче железа и камня, истончаются, пока от дружбы не остается ничего, кроме легкого сожаления.

Однако сейчас, когда я рассказала про ясный летний полдень пятилетней девчонки, почудилось, будто и нет тех, разлучивших нас с Домиником, лет.

– Мне жаль, что мы больше не друзья, – закончила я.

В душе, в том месте, где долгие годы лежал тяжелый угловатый камень, появилась приятная легкость.

– Он был мне дорог… – прошептала я, и по щеке скатилась непрошеная слезинка.

Вот удивительно. Мэтрисс Кеолея ясно дала понять, что нужны лишь светлые воспоминания. Я плакала, но на сердце сделалось спокойно и тихо. Какой получится эликсир из этакой смеси чувств?

Ди молча нашел мою ладонь и тихонько ее пожал. Я была ему благодарна за то, что он не начинает утешать, говорить банальности вроде: «Да и плюнь ты на него, было бы из-за чего переживать!»

– Теперь ты! – буркнула я.

А то ишь, уши развесил, а сам-то отмалчивается.

Настала очередь Ди собираться с мыслями. Ему тоже было непросто – он молчал, хмурился. В конце концов заговорил.

– Удивительно, как совпало: я тоже хотел рассказать тебе о друге. Хотя у меня были чудесные любящие родители, и все-таки про друга я вспоминаю очень часто.

– Повторюшка, – проворчала я, но на самом деле не злилась: подумаешь, подсказала Ди идею.

Он улыбнулся и подтолкнул меня плечом.

– Я серьезно! Но, чтобы не докучать, расскажу только об одном эпизоде. Хотя уверен, что в жизни каждого ребенка случалось что-то похожее.

– Ну давай! – заинтригованно сказала я.

– В начале лета мои родители подарили нам корзину со свежей клубникой. Слишком большую для маленьких животов. Мы честно съели половину, потом кому-то из нас стукнуло в голову размазать оставшиеся ягоды по лицу и рукам. Ладно, знаю кому: мой друг всегда был сорванцом и выдумщиком, даже в четыре года. Наши физиономии, испачканные красным соком и мякотью, выглядели устрашающе. Но на этом шутка не закончилась. Мой друг ворвался в зал, где в это время сидели наши родители, с криком: «Папа-папа, нас покусали дикие пчелы!» Надо было видеть, как перепугался ее бедный отец.

– Его.

– Что?

– Его бедный отец. Ты оговорился.

– А, да. Как он заметался, подхватил сына на руки. Кричал моим родителям: «Помогите, сделайте что-нибудь!» А мой друг в это время заливался хохотом.

Я, слушая рассказ, не сдержала смеха. Картинка как живая встала перед глазами. Я прямо-таки видела ошарашенное лицо несчастного родителя, и даже представила на его месте собственного отца. Наверное, Ди прав, похожие истории есть у каждого ребенка.

– Чем все закончилось? Его выпороли?

Ди поглядел на меня, чуть наклонив голову, усмехнулся краешками губ.

– Нет, его никогда не наказывали.

– А не помешало бы! – авторитетно заявила я.

Димитрий расхохотался, однако причин своего бурного веселья объяснять не стал. Я хотела было обидеться, но Ди смеялся так заразительно, что я рассмеялась следом.

– Вы до сих пор дружите? – спросила я.

Ди засунул руки в карманы, будто ему сделалось зябко, пожал плечами.

– Сложно сказать… Однажды наши родители поссорились, хотя мой отец и его всегда были лучшими друзьями.

– Что же случилось?

– Точно не знаю. Они перестали к нам приезжать. Я не видел лучшего друга долгие три года, а когда мы снова увиделись, что-то сломалось. Я хотел поговорить на серьезные темы, ведь мы уже не дети, но друг желал лишь озорничать. А я казался себе слишком взрослым, чтобы поддержать эти шалости. Хотя…

Ди грустно улыбнулся.

– Теперь жалею. Я ведь знал, внутри он был прежним, добрым и славным… мальчишкой. Я его оттолкнул зачем-то. Такой весь из себя умный и значительный.

– Дурак дураком, – хмыкнула я.

Ди вскинулся, а я продолжила:

– Нет, а что? Кто тебе еще правду скажет?

Теперь наступила моя очередь взять Ди за руку, ведь я не собиралась обижать его и не хотела, чтобы слова прозвучали грубо.

– А самое печальное, когда я осознал, что и дурачиться не помешает, мой друг уже бесповоротно изменился. Он как-то растерял эту детскую непосредственность. Перестал смеяться, будто боялся, что от смеха раньше времени появятся морщины. Он стал похож на мраморную скульптуру. Красивый, холодный…

– Ой, Ди, ты так описываешь друга, – я многозначительно выделила последнее слово, – что я начинаю опасаться, будто ты из этих…

– Из кого? – не понял он.

Потом вытаращил глаза.

– Ну ты дурында, Пеппи! Как тебе такое только в голову пришло!

Я расхохоталась. Я специально его подначивала, чтобы отвлечь от грустных мыслей.

– Знаешь, что твой друг, что мой – идиоты! Вот я всегда любила подурачиться!

Врала, конечно. Еще два месяца назад я и помыслить не могла, что я, прекрасная и неприступная графиня Алисия Уэст, буду носиться по парку растрепанная, с покрасневшим от холода носом, и швыряться в Ди охапками листьев.

Но Пеппи стыдиться нечего! Никто не ждет от толстушки манер блистательной и утонченной графини.

Мы с Димитрием гонялись друг за другом, валялись на пестром осеннем ковре, зарывали друг друга в листья. Как дети малые, честное слово. Но впервые за долгое-долгое время я чувствовала себя свободной. Тугие путы, стянувшие сердце, исчезли.

Набегавшись, мы рухнули на спины и уставились в небо.

– О Солнцеликая, – простонала я. – Надеюсь, нас никто не видел!

– Я надеюсь, что видели, – усмехнулся Ди. – Пеппи, просто разреши себе быть собой!

Наши пальцы переплелись. И больше не нужны были никакие слова.

*** 51 ***

Наш с Ди эликсир «Детские грезы» получил оценку «превосходно». Он душисто пах клубникой и был цвета расплавленного янтаря. Флакончик с эликсиром оказался теплым на ощупь, будто нагретым летними солнечными лучами.

– Ты делаешь успехи, Пеппилотта, – благосклонно кивнула мне мэтрисс Кеолея.

А я вместо того, чтобы по обыкновению фыркнуть, мол, мне это неинтересно, улыбнулась в ответ.

Что со мной творится? Так я всю ершистость растеряю, обрасту мягкой кожицей – кусайте все подряд. Нет, нельзя размякать: слабого съедают первым. А страшненьким толстухам и подавно следует быть начеку.