Скудная официальная зарплата чиновника — еще один стимул взяточничества. Сведения об окладах высшего административного и партийного эшелона не публикуются, однако они явно невелики, потому что даже министры не стесняются выражать свои жалобы на публике. Когда на одной из конференций в 2007 г. некий университетский профессор посетовал, что зарабатывает менее 13 тыс. долларов в год. Чэнь Чжили, бывшая в ту пору министром культуры, спросила у своего коллеги, министра по науке и технике Сюй Гуаньхуа, сколько зарабатывает он. Сюй ответил, что его месячный оклад составляет порядка 1350 долларов. От себя Чэнь Чжили добавила, что ее зарплата примерно такая же, 1450 долларов в месяц. Даже с учетом соцпакета и льгот типа государственной квартиры, служебной машины и гарантированной пенсии, официальный заработок высших управленцев попросту жалок, и его неизменно подкрепляют незаконными доходами. «Каждый чиновник ведет тройную жизнь, — разоткровенничался предприимчивый бюрократ, угодивший в тюрьму за взятки. — Публичная жизнь, личная и, наконец, тайная».

Автор одного весьма едкого и крайне популярного блога назвал коррумпированных чиновников «новым классом черных воротничков», которые прячут свои делишки под завесой непроницаемой секретности. «Они разъезжают на машинах представительского класса. Ходят по эксклюзивным барам. Спят на самых мягких постелях в самых фешенебельных гостиницах. Вся их мебель из резного красного дерева. За окнами их домов самые красивые виды в самых тихих местах. Они играют в гольф, путешествуют за общественный счет и вообще ведут роскошную жизнь, — гласила анонимная запись от июля 2009 г. — Это и есть новый класс «черных воротничков». Почему «черных»? Потому что у них черные машины. Черные доходы. Теневая жизнь. И все их дела теневые. Ни зги не видно, словно они стоят, закутавшись в черный плащ, в непроглядном ночном мраке».

Коррупция процветает в сферах с высокой долей государственного участия и значительным потенциалом для административного произвола: таможенная служба, налоговая, продажа земли, инфраструктурное развитие, госзакупки — да и прочие направления, которые зависят от госрегулирования. Данные показывают, что в 2008 г. наиболее привлекательными должностями в органах власти были отнюдь не элитные позиции типа МИДа, столичного аппарата Минфина и так далее. Судя по числу заявлений с просьбой принять на работу, десятку наиболее популярных ведомств страны возглавили территориальные налоговые управления в приморских регионах (и в первую очередь провинция Гуандун), а еще две позиции заняли таможенные службы в Шанхае и Шэньчжэне. Нижние десять строчек, то есть наименее привлекательные места, достались провинциальным статистическим управлениям.

Центральная дисциплинарная комиссия (ЦДК), размещенная в неброском современном комплексе в Пекине, обладает довольно скромным штатом: 800 человек. Под стать Орготделу и Отделу пропаганды ЦК, работа этого антикоррупционного органа децентрализована посредством сети отделений на каждом уровне и охватывает все государственные ведомства страны. Во всех провинциальных, муниципальных и уездных органах власти, включая любые подчиненные госорганизации, сформированы местные антикоррупционные комиссии или как минимум имеются их представители, надзирающие за поведением членов партии. На крупных госпредприятиях есть свои комиссии. На первый взгляд, столь широкий охват предоставляет дознавателям доступ к любой проблемной точке. Увы, действительность не столь радужна.

ЦДК, сформированная в своем нынешнем виде еще в конце 1970-х гг., была рассчитана на реалии давно минувших дней, когда чиновники и горожане сосуществовали в рамках единых трудовых коммун, когда не было потоков рабочей силы, товаров и капитала, и когда «коррупцией занимались индивидуальные лица или немногочисленные группы». По словам Флоры Сапио, эксперта по вопросам работы ЦДК, типичный штатный сотрудник комиссии — это, так сказать, «коммунист общего профиля», то есть с невысоким уровнем образования, слабой или вовсе отсутствующей юридической подготовкой и скудным набором специализированных следственных навыков. Коррупция в современном Китае — с его разбухающим богатством, непрерывно развивающейся бизнес-структурой, неприступными правительственными империями, массивными монополиями и глобальным размахом — попросту оставила традиционные коммунистические методы плестись в кильватере.

Официальные антикоррупционные кампании невольно укрепляют такое впечатление; сотрудники комиссии выглядят изнуренными героями, которые преодолевают немыслимые трудности и чуть ли не в одиночку сражаются с окопавшимися взяточниками. В 2005 году широкий отклик в местных СМИ получило интервью с Ли Юсином, старшим антикоррупционным работником провинции Чжэцзян. Ли посетовал, что на протяжении восьми лет подряд у него ни разу не было выходного дня. Он до сих пор обитает в ветхом деревянном домишке в Тайчжоу, довольно богатом городе. Вся его мебель — залатанный диван, ржавый холодильник и сломанный телевизор. Угрозы не дают жене спать: она то и дело просыпается и кричит от страха. Но Ли не сдается. «Когда личные потребности кадрового работника вступают в конфликт с нуждами организации, он обязан подчиниться интересам организации, — говорит Ли. — Если кто-то боится смерти или опасается потерять свою должность, такому человеку противопоказано работать начальником дисциплинарной комиссии».

Чтобы уравнять шансы сторон, партия позволяет ЦДК работать весьма жестко. Право проводить административные аресты — самое пугающее оружие в арсенале дисциплинарной комиссии. Когда она стучится к тебе в дверь, можно забыть про юридический антураж и процессуальные нормы. Следуя процедуре, именуемой шуангуй (двойной регламент), комиссия, по сути, похищает подозреваемое должностное лицо и держит его до тех пор, пока не будет вынесен вердикт: передавать дело в прокуратуру или нет. В случае шуангуя человек не может ни сообщить об этом семье, ни нанять адвоката, причем срок задержания разрешено продлевать до шести месяцев — без какого-либо участия правоохранительных органов.

Впрочем, забота о благополучии злосчастного чиновника все-таки проявляется. Такие паралегальные ограничения свободы, напоминающие домашний арест, дозволяется осуществлять где угодно: на работе, в общежитии, да хоть в больничной палате, но только при одном условии. Задержанный должен постоянно находиться в одноэтажном здании (или, по крайней мере, на первом этаже), а то в конце 1990-х гг. уж очень много чиновников свели счеты с жизнью, выпрыгивая из окон своих высотных узилищ. По сообщению мисс Сапио, сотрудники комиссии следят за «шуангуйцами» даже в туалетах. «Лишение сна, круглосуточные допросы и умелое сочетание грубого и мягкого обхождения» (то есть все методики, что вошли в политический обиход благодаря установке администрации Буша на безжалостное преследование террористов) давно уже получили статус легитимной практики в Китае, когда речь идет о подозреваемых, задержанных решением партии. В редких случаях, если чиновники проявляют особо активное желание сотрудничать, им дозволяется вернуться на прежнюю должность. Но очень мало сыщется тех, чья карьера шла в гору после шуангуя. Вообще говоря, такие мероприятия могут быть опасны для жизни и уж как минимум навсегда оставляют психологические рубцы. В то же время шуангуй, как ни парадоксально, является последним шансом спасти свою шкуру.