– Да ты меня вообще слышишь ли, голубь?.. – Роннар задумался. – Или идея заключить договор вообще никогда не посещала светлые головы ваших вождей?

– О чём думают наши вожди, только их дело, они знают… Только они знают, что думают, не моё дело спрашивать… Нос утыкать…

– Не дело младших совать нос в намерения старших?

– Да, так.

– Значит, вы хотите отобрать у нас Опорный… А что, в Тусклом происходят какие-то катаклизмы, поэтому вы вынуждены бежать в наш мир?

– Никакие катаклизмы, благослови Алый свет наши земли.

– Тогда почему?

Бестия встряхнул плечами, как будто пытался сбросить с них что-то.

– Два мира лучше, чем один.

– Понятно… Ну допустим… Своему языку ты меня тоже откажешься обучать?

– Я соглашусь, если меня будут кормить лучше.

– Согласишься? Странно. А почему – можно спросить?

– Потому что когда мы заберём Опорный, твоим детям надо будет говорить с нами на нашем языке, – ехидно ответил пленник. – Но я хочу, чтоб меня кормили едой, а не кормом для оленей. Я хочу есть мясо!

– Так ты его ешь – с кашей или похлёбкой! Ты ешь так же, как и все остальные в этом форте. Даже я.

– Твоё дело, хочешь ли ты жевать мясо или ягель. Но я хочу иметь нормальную еду, как подобает мужчине.

– На рыбе сойдёмся? Мясо и рыба.

Бестия подал знак, что согласен. И действительно, получив и дочиста сожрав остатки телячьих котлет (даже косточки разгрыз и высосал досуха, и пожаловался, что мясо слишком сильно попорчено приготовлением в печи), стал растолковывать Роннару основы, а потом и тонкости своего родного языка. Общаться с ним было сложно, у принца никак не получалось предугадать, какие его слова будут восприняты пленником с одобрением и пониманием, а какие вызовут презрительную реакцию. Разговоры с таким непредсказуемым собеседником напоминали прогулки по обтаявшему весеннему льду – приятного мало. Но язык бестий, как оказалось, был довольно-таки простой и очевидный, и постепенно становился понятным.

Конечно, приходилось напрягаться, заставлять себя, прибегать к поборническим возможностям, даже к медитациям, чтоб безупречно запоминать всё, что пленник рассказывал и растолковывал. Выговаривать слова неприятной на слух речи у Роннара получалось плохо, вряд ли какой-нибудь другой бестия разберётся, что поборник болтает, особенно если сказанное будет выходить за рамки самого элементарного. Но зато принц понял, что сможет понять чужую речь, и, наверное, это важнее всего.

Теперь хоть будет возможность допрашивать пленных!

Роннар не знал, что ему теперь делать – оставаться ли в безопасной части Иоманы, или до снега предпринять ещё одну поездку на восток, попытаться всё-таки прямо сейчас отбить у бестий Арисфорт. Поэтому он предпочёл пока не делать вообще ничего: отдыхал, объезжал новые форты вокруг Далги, осматривал укрепления и пашни, которые сельчане готовили к весне, и думал.

Дела обстояли неплохо, очень неплохо. Народ уже привык жить в постоянной готовности схватиться за оружие и относился к этому терпеливо, даже браво. То, что бестии появлялись здесь намного реже, чем раньше, и все их налёты благополучно отбивались, так ободрило людей, что они уже задумчиво посматривали в сторону отдалённых областей, куда ещё весной и не думали соваться. Нужно было расширять поля, нужны были новые луга, удобные и привлекательные для скота, и крестьяне больше не сомневались, что у них всё получится.

Роннар осмотрел отряды, ждавшие его в посёлке на мысу и в Далгафорте – всего шесть сотен человек, но бойцы были отлично экипированы и вооружены, подготовлены, имели опыт боевых действий и могли воевать в отрыве от основной армии, даже без хорошего обоза (хотя с ним, конечно, было намного веселее). Их вид замечательно подбодрил принца, а заверение, что будут и другие отряды, просто они ещё не успели прибыть, совершенно успокоило.

Итак, армия, считай, есть, припасы для неё тоже имеются. Можно штурмовать Арисфорт, можно рискнуть и пересечь Иоману с запада на восток. Или всё-таки поосторожничать и подождать до весны?

Ещё через день в посёлок на мысу приехали Раян и Могауд – поборники встретились в Вейфе Мятле и предпочли дальше путешествовать вместе. И дело тут было не в угрозе нападения бестий – оба поборника в бою чувствовали себя уверенно, хотя один был уже в возрасте, а второй страдал от последствий давнего ранения, – а просто так обоим оказалось удобнее. Оба они смотрели на принца с любопытством, но и с готовностью признать его право распоряжаться ими.

Старик Могауд был Роннару давно знаком, он помогал ему ещё в самом начале поборнической карьеры, и уже тогда казался юноше слишком старым для своей профессии. На его памяти он всегда был сед, тощ, как палка, с густо сморщенным лицом, но слабости не показывал, безупречно воевал, трясся в седле наравне с молодыми солдатами, а кому-то мог дать фору по бодрости, и запросто держал темп по двое-трое суток, словно бы вовсе не уставая.

Он был кладезем полезных советов, всегда знал, что делать, а с тактикой бестий был знаком, может быть, даже лучше, чем сами бестии. Аригис тоже был привязан к старику, пользовался его поддержкой в годы своей «бестолковой юности» и ни минуты не сомневался, что именно его Годтвер выберет первой своей целью.

О Раяне принц раньше только слышал. Говорили, что южный поборник победил больше бестий, чем кто-либо, пользуется огромным доверием правителей родных земель – мол, они с ним охотно советуются по самым разным вопросам – и, несмотря на последствия ранения, считается лучшим фехтовальщиком Предпустынья, хотя поборнику это и ни к чему. Ещё будто бы он умеет чувствовать налётчиков из Тусклого мира, их приближение или временный лагерь, и даже угадать примерную численность их отряда до того, как увидит его собственными глазами. «Если так, – думалось Роннару, – то его помощь будет нам очень кстати».

Раян оказался смуглым до оттенка древесной коры, рослым, широкоплечим мужиком, волосатым, как медведь. Он говорил на понятном Роннару наречии Предморья с заметным акцентом, который сильно затруднял понимание, так что через время они непроизвольно перешли на язык Лучезарного, который все поборники знали отлично, потому что выучивали так же, как все остальные поборнические премудрости – во сне.

Южанин выразил сомнение, сможет ли остаться и служить принцу в Иомане – он позволил себе покинуть Предпустынье, чтоб встретиться и пообщаться с новым правителем Опорного, поскольку до какого-то момента бестии появлялись на юге редко. Но всё как-то разом изменилось, появились настораживающие новости, и он беспокоился, не оставил ли родные земли без надёжной защиты. Его чувства ответственности за родину хватило бы, наверное, на десяток князей.

Роннару показалось, что Раян очень похож на Годтвера – тоже авторитетный, сверх меры просвещённый в деле управления людьми, с хорошим происхождением и образованием, с осознанием своего права не только решать, какой дорогой идти ему и другим поборникам своей области, но и с умением это право обосновывать и отстаивать. Разумеется, в отличие от остреборхца, расправляться с собратьями он не собирался и смотрел на них, как на сыновей или подопечных, нуждающихся в наставлениях.