Захаров лежал на мне, уткнувшись носом в шею, и я слышала его сопенье. Когда все стихло, я сделала попытку выбраться из-под него. Но он по-прежнему лежал на мне.

– Ты ранен? – испуганно спросила я сдавленным голосом.

– Нет. Все в порядке.

Он сел на земле, я – рядом.

– А ты как? – спросил он у меня.

– Нормально.

– Откуда ты знала, что катер начинен взрывчаткой?

– Оттуда!

– Не говори так. За что ты на меня сердишься?

– Я?

– Да, ты!

– Я не сержусь! Просто мне не понравился твой вчерашний тон. И то, что ты был с Ксенией…

– Прости. Я был не прав. Но ты не ответила на вопрос.

– Шестое чувство сработало. Передо мной неожиданно возникла картинка взрывающегося катера. Как предупреждение. Я даже не сумела ничего сообразить, когда закричала. Чисто инстинктивно. А затем раздался взрыв. – Я замолчала.

Он притянул меня к себе и потрепал по волосам. Настойчивые губы встретились с моими. Где-то раздался шум, и мы словно очнулись.

– Нам и в самом деле пора. Только как мы отсюда теперь выберемся?

– Вплавь.

– До города я не доплыву. У меня ладонь болит. Меня твоя девушка ранила.

– А почему ты молчишь?

– Не привыкла жаловаться.

– Тогда… – Захаров на минуту задумался, – добираемся до соседнего острова. Там живет один русский священник. Найдем у него приют. Идет?

Мы бултыхнулись в воду и поплыли. И сделали это вовремя; одиночная пуля шлепнулась совсем рядом с нами, и мы заработали руками с удвоенной силой.

– Плывем как в тот раз.

– Ага! Только путь короче.

Остров выступил из темноты. Церковный крест слабо блестел в лунном свете.

Берега были крутыми, мы нашли совсем узкую каменистую площадку и взобрались на нее. Пахло какими-то сладкими цветами, моя нога скользнула вниз, и я чуть не свалилась обратно в воду.

– Осторожней!

– Голова кружится.

– Уже недалеко.

Мы увидели тропку и пошли среди темных деревьев и кустов. Захаров шел быстро, уверенно.

– Ты здесь уже бывал?

– Бывал.

Его загадки мне надоели, и я обиженно замолчала. Он мельком посмотрел на меня и внезапно подхватил на руки.

– Так будет лучше. А то ты идешь, шатаясь. Обхвати руками за шею, недотрога ты моя.

Я прижалась к нему. Обида прошла, и я взъерошила ему волосы.

– Долго идти?

– Нет! Остров-то махонький. Меньше моего раза в два.

Он не успел договорить свои слова, как мы вышли на поляну. Небольшая церквушка белела в темноте, а справа примостился низкий домик.

– Вот и пришли. Отец Афанасий! – негромко позвал Захаров.

Из дома вышел человек в длинной сутане с фонарем в руках. У него была борода и волосы до плеч.

– Кто это? – спросил он глухим голосом.

– Свои. Андрей Захаров. Я не один. Со мной – дама. Можно у вас расположиться на ночлег? Так сложились обстоятельства, что мы вынуждены были бежать с острова.

– Милости просим! – Мужчина юркнул обратно, а потом вышел, широко распахнув дверь. – Заходите, гости дорогие. Трапеза у меня скромная. Но не побрезгуйте, отведайте. Все свое. Натуральное. Картошка, помидоры, баклажаны.

– Отец Афанасий огород разводит. И все у него произрастает, как на образцовой ферме, – пояснил Андрей.

Мы вошли, пригнувшись, в дом.

Здесь было просто и опрятно. Длинный деревянный стол, стулья, на стенах – иконы. Небольшой шкаф. Печь в углу. Отсюда вела еще одна дверь в соседнюю комнату.

– Располагайтесь.

Мы переоделись в сухую одежду, которую дал нам отец Афанасий, и сели за стол. Я ела картошку с помидорами и не могла оторваться. Потом были пирожки со свекольной ботвой и чай с медом.

– Отец Афанасий, надеюсь, мы вас не стеснили?

– Нет. Я всегда рад гостям. Как вас зовут? – обратился ко мне священник.

– Простите святой отец, я не назвала себя. Ольга.

– Красивое имя. Православное. В Черногории сильны православные традиции, которые хранятся и почитаются местными жителями. Вы не были в Цетинском монастыре и в Остроге? – Я покачала головой. – Съездите туда обязательно. Это святые места христианского мира. Светоч нашей православной веры.

Священник рассказывал о Цетинье и Остроге, а меня не покидало чувство, что я где-то его видела. И только когда он в приступе вдохновения поднял голову вверх и свет от лампочки упал на его лицо и нестерпимой голубизной засверкали глаза на обветренном лице, я вспомнила его. Это был тот самый человек, который подсел ко мне на скамейку почти двадцать лет назад, когда решалась судьба моего сына. Я вспомнила летнюю Москву, запах дождя, собственное отчаяние и бессилие. В тот момент я хотела умереть и думала сделать аборт. Он отговорил меня…

– Вы… – задыхаясь, cказала я. – Вы были в Москве в июне двадцать лет назад… У вас был брат священник. Мы с вами разговорились на скамейке на бульваре.

Ярко-голубые глаза смотрели на меня.

– Многое из прошлой жизни затуманилось, покрылось пеленой. Я был в Москве в то время – правда твоя…

– Да! Я тогда еще думала, оставлять или нет ребенка, и вы меня уговорили. Я оставила. У меня родился сын. Но я не уберегла его… – Слезы лились из моих глаз, я плакала, опустив голову.

– Святой отец! Вы не оставите нас вдвоем? – попросил Захаров. – Нам надо поговорить…

Мы остались вдвоем.

– А что творится сейчас на твоем острове? – спросила я, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Идет спецоперация по уничтожению противника.

– А если серьезно?

– Я серьезно и говорю. Просто с той самой истории с пленкой я взялся за прокачку своих друзей. Оставив в стороне Ксюху. Ее я уж точно не подозревал. Оказалось – зря! Так – прошелся по верхам, а копать не стал. Я задействовал собственную службу безопасности, привлек спецов. И постепенно вышел на некоего Мирона Тумахина, который взаимодействовал с Ровневым.

– Мирона?

– Я вижу, этот тип тебе знаком!

– Еще бы! – Я вспомнила босса, его немигающий взгляд и поежилась. – Он был причастен к смерти моего мужа и похищению Дашки.

– Он во всем признался, когда мои люди стали его допрашивать. Так я вышел на Ровнева. А от него ниточка идет к Касрашвили, моему заклятому другу. Вся эта история с партией была сплошной аферой. – Захаров замолчал, провел рукой по столу и продолжил: – Меня собирались капитально подставить. Сделать политическим трупом и рассорить с Кремлем. Ровнев был, собственно говоря, и нанят для этого. В ход собирались пустить самые грязные политтехнологии и черный пиар. Хорошо, что все удалось вовремя пресечь.